всех названных в обращении «персон» давно пора гнать с телевидения, а таких провокаторов, как Швыдкой, и судить надо. Но дело не только в этом.
Надеюсь, ни Василий Белов, ни Валентин Распутин, ни Юрий Назаров и другие письмо это не читали, ибо оно составлено кустарно, неграмотно, напичкано злобной клеветнической антисоветчиной, – словом, оно не только бесталанно, но и отталкивает читателей. Я имею в виду не тех чистюль, которых отталкивает уже одно неумение борца за справедливость правильно запятые расставить или то, что он пишет «одни и теже персонажи». Вопрос серьезней.
Нет никаких сомнений, что писал обращение – видно по манере – давний и постоянный сотрудник газеты искусствовед Савва Ямщиков, закоснелый антисоветчик, в прошлом приятель – не знаю, чей больший – то ли Познера, то ли Швыдкого, которым, по его собственным рассказам, оказывал некоторые деловые услуги.
О Ямщикове надо сказать особо. Впервые он заинтересовал меня гневным протестом против второго памятника Достоевскому в Москве по той причине, что, во-первых, писатель был «скромен до болезненности»; во-вторых, в Москве он всего лишь «только родился и жил маленьким». Я был изумлен. Да разве памятники ставят лишь таким нескромникам, как Пушкин, писавший, что к нему «не зарастет народная тропа», или Маяковский, восклицавший: «Славьте меня! Я великим не чета!» Да и никакой особой, тем паче болезненной скромностью Достоевский не отличался, он знал себе цену – чего стоит хотя бы его возмущение тем, что Толстому издатели платили по тысяче рублей с листа, а ему только пятьсот. А кроме того, неужели и в шестнадцать лет, окончив московский пансионат Леонтия Чермака (это, грубо говоря, вроде нашей десятилетки), писатель все еще оставался «маленьким»?.. Позже я был тронут взволнованным рассказам Ямщикова о гневном осуждении Кровавого воскресенья 1905 года А. П. Чеховым, которого тогда уже не было в живых.
Ямщиков напечатал в газете много бесед с известными и малоизвестными людьми главным образом антисоветско-церковного склада. Разумеется, иногда это интересно, но порой кое-что в них просто ошарашивает. Вот, допустим, примечательная беседа с тележурналистом Виктором Правдюком, о лживом, невежественном и прогерманском фильме которого о Второй мировой войне обстоятельно писала «Завтра» три или четыре раза. Для общего уровня беседы характерен, например, такой эпизод. Правдюк говорит: «У меня Маяковский вызывает большие сомнения». Для антисоветчика это естественно. Но о каких сомнениях речь – о биографических, художественных, политических? Молчит. Однако тут же выясняется, что речь идет о сомнениях морально-политических. Какие же основания? Оказывается, говорит, «под некрологом Маяковского первой стоит подпись Якова Агранова, заместителя Ягоды», а последней – какого-то Эльберга. Допустим, да, оба они были мерзкими людьми, за что в 1938 году Агранова и расстреляли. Но Маяковский-то какое отношение имеет к подписям под своим некрологом? Это ж не послесловие к прижизненному собранию сочинений. Или Правдюк думает, что перед тем, как
