в Москве, на Красной площади, да при народе повесят, ну или четвертуют. А почему бы нам не попросить одного генерала из этих, чтобы нами покомандовал, а? Вроде боевые генералы, присяге не изменили, опыт да знания имеют?
– Согласен, а вот из предателей, может, что-нибудь типа живого щита сделаем? Или типа штрафной части, искупят вину кровью, пусть воюют в наших рядах?
– Какая вина, товарищ Любимов, вы что? Это не вина, это смертный грех, вина – это трусость, глупость, ну воровство или мародерство, наконец. Если старшина роты продаст тушенку налево – это вина, если красноармеец сменяет бельишко на водку – это вина, но тут не вина, тут нечто большее. Предательство – это и не трусость и не глупость, и даже не жадность или кража, ладно, Затейник, он струсил, но эти-то ПРЕДАЛИ. Чувствуешь разницу? Не либеральничай, предателей надо карать! А не то мы и Москву фашистам сдадим, и до Свердловска додрапаем, и последний бой примем или на Памире, или во Владивостоке, на берегу Тихого океана.
– Все, Каллистрат (блин, хоть Калей обзывай), ты прав, я-то как командир части постоянно должен думать об усилении своей части, понимаешь?
– Да понимаю, но, единожды предав, невозможно не предать и во второй. Предатель – это навсегда. Вон Чингисхан предателей убивал, и не тех, кто предал его, а тех, кто предал ему. Бродников всяких по проклятой кличке Плоскиня.
Вообще-то Елисеев прав: человек, который один раз предал Родину, уже переступил черту. Он уже вне и человеческих, и божеских законов, он хуже фашиста.
– Ладно, Каллистрат (ну и имя у тебя), уже поздно, да и ужин скоро, а мне еще до землянки своей ковылять, пойду, организую генеральский вечер, предлагаю посидеть и с честными генералами, и с иудами. Возьмешься написать доклад о начальном периоде войны?
– Я? Да ну тебя, я не смогу, может, Семенов напишет или Ильиных? Вот если бы Шлюпке был здесь, он бы написал, да так, что Гудерианы с фон Боками да Клейсты с Браухичами зашатаются. И вообще, иди с богом и береги ногу, не хватало еще гангрены.
Заковылял я с энтузиазмом и по дороге крикнул клич (нет, кликнул или даже бросил?) насчет доклада, но генералов испугались все, ни один из наших командиров не захотел, боятся. Старыгина не боялись, уважали, но не боялись, да и генералом он при нас стал, а эти… Ничего, подготовлюсь сам, и можно устроить наш доклад в своем стиле – в стиле «Каша из топора», ну или «Похлебка из камней». Пытаюсь думать о начальном периоде войны, а в мыслях Бусинка, ее милый грудной голос, страстный шепот. Фу, наваждение. С такими прибабахами можно от Мани такой трепанации получить, что патологоанатом не поможет. Но я все-таки сфокусировал свое внимание на войне.
Так как желающих принять участие на «генеральском» вечере оказалось много, пришлось перенести данное мероприятие в столовую, правда, провести решили встречу после ужина, а до того мне надо в темпе поесть, что я и сделал, давясь и ерзая от нетерпения, задержался я, пока думал и готовил свое выступление. Не совсем, конечно, выступление, а модель модерирования.
И все равно опоздал, потому как я жевал и глотал, а вокруг бойцы из полка
