rel="nofollow" href="#c_178" type="note">{178}. Мартир стал капелланом при королевском дворе, а затем послом при османском султане Баязиде, который симпатизировал изгнанным из Гранады мусульманам и грозился сделать то же самое с христианами в Леванте, не говоря уже о францисканцах в Палестине. Судя по всему, Мартиру удалось тактично убедить султана, что тому выгоднее поддерживать хорошие отношения с Испанией.
Учитывая этот успех, нет ничего удивительного в том, что королевский секретарь Мигель Перес де Альмасан (конверсо из Арагона, который стал секретарем по международным делам при Изабелле и Фернандо и был фаворитом последнего) попросил Петра Мартира попытаться установить столь же хорошие отношения между королем Фернандо и королем Филиппом Красивым. Однако после смерти Фернандо Мартир в своих письмах в Рим враждебно отзывался о суровом кардинале Сиснеросе, которого он не любил{179}. Позже, при императоре Карле, он относился к «фламандцам» с не меньшей враждебностью, чем любой испанец, хотя и восхищался Гаттинарой. Он был одним из первых в Испании людей, осознавших важность завоеваний Кортеса. Впоследствии он исполнял роль переводчика (с латыни на испанский) при Адриане Утрехтском, когда тот был регентом Испании – и, возможно, надеялся получить от него некоторую награду, когда тот станет папой. Однако Адриан не раздавал подарков.
Начиная с 1523 года Мартир пользовался всеми благами, сопутствующими сану протопресвитера города Оканья – одного из любимых городов королевы Изабеллы, расположенного милях в сорока к югу от Мадрида (протопресвитерами назывались высшие чины белого духовенства). О Ямайке, где у него также имелся титул и права владения, он говорил так, словно был на ней женат: «Моя супруга», так он называл ее. «Я соединен с этой прелестной нимфой, – писал он и добавлял: – Нигде в мире не найти столь приятного климата»{180}. Следует предположить, что ему доводилось беседовать с теми, кто бывал там.
Мартир обладал бесконечной любознательностью. В его обыкновении было просить людей, знавших Индии на собственном опыте, отобедать с ним. «Я нередко приглашал молодого Веспуччи [племянника Америго] к своему столу, – писал он, – не только потому, что он обладает несомненным талантом, но и из-за того, что он делал записи обо всем, что наблюдал на протяжении своего путешествия». То же он говорил о Себастьяне Каботе, который в 1518 году стал пилото майор, то есть главным штурманом, вслед за Диасом де Солисом: «Кабот часто посещает мой дом, и время от времени присоединяется ко мне за моим столом»{181}.
Маринео Сикуло, собрат-итальянец Мартира, долгие годы бывший профессором в Саламанке, вспоминал, как, обедая с Мартиром, он с большим воодушевлением разглядывал у него прекрасные стулья, ибо они были выполнены «превосходно и с непревзойденным искусством». Мартир был в изобилии окружен золотом и серебром, а также рукописями и прочими вещами, которые валялись по всему дому в некотором небрежении{182}.
Франсиско
Об этом упоминал великий грамматик Небриха.
Martyr,
Ibid., I, 338, 348.
Epist. Familiarium lib. XVII. См. Martinez Millan,
