ещё не отсутствие породы…
Когда мы вышли курить, на бессмысленное стояние уже не было сил, дождь притих. Невдалеке, но как бы за территорией морга, хотя она ограничивалась, территория эта, только в сознании, вросшая в землю, торчала серая сырая скамейка. Мы, не сговариваясь, направились туда. Повторяю, скамейка была вне морга – просто больничная скамейка. Подразумевалось, что вот на ней разговаривать громко можно.
– Хорошо бы, чтобы выглянуло солнце, – предположила она, доставая сигареты.
– Вы пойдёте на поминки? – мне тоже хотелось солнца, я продрог, а ведь предстоял ещё путь на кладбище.
– Зачем? – она недоуменно повела плечом. – Пить?
– Всё правильно, – подтвердил я её «зачем».
– Хорошо бы, чтобы выглянуло солнце. Последнее стихотворение, которое он прислал… Там было много про солнце. Все думают по его стихам, что Ромка любил дождь, осень… Нет, Ромка любил солнце…
– И звезды… – добавил я.
– Вы тоже знаете? – удивилась она.
– Ну да, знаю…
– Я хотела вас спросить, Сергей… Что вы подумали, когда… ну, нашли Ромку?
– А что вы хотите услышать? – съязвил я. Она что, думает, я ей душу наизнанку выверну? Душа не шуба – вывернуть её не так просто.
– Я ничего не подумал. Я сперва испугался, а потом сел на скамейку и стал пить пиво, – мне захотелось её ошеломить.
– Всё правильно, Сергей, всё правильно, – и умная поэтесса выпустила медленную струйку задумчивого дыма.
Пока мы сидели, ровно к назначенному времени повалил народ. То есть не то чтобы повалил – его просто стало намного больше, и состоял он из знакомых Осы и поклонников его творчества. По большей части – в одном лице. И сразу похороны приобрели ни с чем не сравнимый оттенок безумия, потому что большинство молодёжи к полудню уже успели Осинова помянуть.
Кто-то ещё и прихватил бутылку с собой. Разливали прямо за моргом. Молодой парень с русой козлиной бородой, в длинном плаще, смотревшемся кожаным (я мог бы поклясться – из кожзама), припёрся с гитарой. Гитара торчала на его плече декой кверху. Держал он её за облезлый гриф. Так строители носят свои кирки, лопаты… Ломы, наконец. Козлиный парень не знал, что гитара не часть имиджа. Гитара – инструмент, и гитара имеет свойство трескаться от влаги. Да и вообще от такого обращения. Ему было всё равно.
Бутылка за моргом кончилась. Я не заметил, прощались они с Осой или ещё нет, но взамен первой у них появилась вторая бутылка. Их привлекла скамейка, но я издалека пригрозил молодым поклонникам Осиного творчества кулаком, и они махнули рукой на свою идею.
И тут я увидел Макса.
У Макса было прозвище – странное немного прозвище, но Макс на него отзывался. Прозвище его было – «Один Хрен». А получил он его так.
Женя привёл на первые репетиции Макса, они вместе учились в музыкальной школе: вот, мол, неплохой басист.
