повар, камердинер, вдохновенный трагик, неутомимый Дон Кихот или кто угодно еще, в зависимости от того, кем он провозгласит себя данным конкретным утром. Он не выпустит Линли за порог, пока тот не позавтракает.
– А ты? – спросил Линли. – Какие у тебя планы? Ты сегодня идешь на работу?
– Честно говоря, не хочется. По-моему, ближайшие тридцать две недели мне лучше вообще не двигаться.
– Давай я позвоню Саймону.
– Не надо. Ему надо разобраться с акриламидом. Результаты должны быть готовы через два дня.
– Понятно. Но может, он обойдется без тебя?
Саймон Олкорт Сент-Джеймс был судебным экспертом и по роду профессиональной деятельности регулярно занимал свидетельское кресло, чтобы подтвердить показания обвинения или подкрепить позицию защиты. В данном случае его привлекли к разбирательству по гражданскому делу: требовалось определить, какое количество акриламида, попавшее в организм через кожу, составляет токсичную дозу.
– Мне нравится думать, что ему без меня не обойтись, – ответила Хелен. – И еще… – Она глянула на Линли с улыбкой. – Я хотела рассказать ему о нашей новости. Кстати, вчера я сказала Барбаре.
– Хм.
– Хм? Томми, и что это значит?
Линли встал с кровати. Он прошел к шкафу, зеркальная дверь которого отразила безобразие, сотворенное им с галстуком. Пришлось развязать узел и начать все сначала.
– Ты хотя бы предупредила Барбару, что больше никто не знает, а, Хелен?
Она медленно села в постели. Это движение не прошло для нее даром, и она со стоном откинулась обратно на подушку.
– Да, я сказала ей. Но теперь, когда она знает, думаю, что можно…
– Я бы предпочел подождать еще некоторое время.
Узел на галстуке выглядел хуже, чем в первый раз. Линли сдался, обвинил во всем ткань и выбрал другой галстук. Он чувствовал, что Хелен наблюдает за ним, и знал, что надо как-то обосновать свое решение. Поэтому он сказал:
– Суеверие, дорогая. Если о нашей новости будем знать только мы, то будет меньше шансов, что что-то пойдет не так. Это глупо, знаю. Но такой уж я есть. Я думал, что мы никому не скажем, до тех пор пока… пока не скажем.
– Пока не скажем, – задумчиво повторила она конец его путаной фразы. – Так ты волнуешься?
– Да. Волнуюсь. Боюсь. Нервничаю. Опасаюсь. Не могу больше ни о чем думать. И теряю дар речи. Да, примерно так я себя чувствую.
Хелен ласково улыбнулась.
– Я люблю тебя, милый.
И эта улыбка просила его о дальнейшем признании. Он обязан был сказать все.
– К тому же мы не должны забывать о Деборе, – сказал он. – Саймон правильно все воспримет, но Деборе будет чертовски больно узнать, что ты беременна.
Дебора была женой Саймона. У этой молодой женщины столько раз случались выкидыши, что любое упоминание при ней об успешной беременности казалось преднамеренным проявлением жестокости. Вероятно, Дебора сможет изобразить радость
