желал прибить Женю Степанова по совершенно конкретным и ни на что не похожим причинам.
В то утро Николай Петрович брал показания у тетки с вокзала, наблюдавшей потасовку на платформе прибывшего электропоезда Калуга – Москва, в которой были сильно пострадавшие. Следовательская работа Николая уже давно сводилась к опознаниям, опросам свидетелей, составлению протоколов и прочим бумажным делам. В отделении полиции ходили слухи о Николае и его психической неуравновешенности, из-за которой его и отстранили от серьезных дел и посадили за письменный стол. Слухи подтверждались для Жени вспыльчивостью Николая и резкими переменами настроения, во время которых он и порывался Женю прибить. В результате Женя Николая в меру побаивался, хотя прибитым пока ни разу не был замечен.
Взгромоздившись на стул, под который она предварительно запихнула клетчатую сумку и придерживала ее с двух сторон пятками, тетка излагала суть увиденного:
– …а потом брюнетик поднял урну и в белобрысого запустил. Там еще окурки непогашенные лежали, дымили, посыпались на лету. А белобрысый обозвал его как-то… «Дорк проклятый», сказал. То ли «дорк»… то ли «шморк»… Разберешь эту молодежь сегодняшнюю с ихними словечками, – тетка покосилась на Женю. – А потом тот, с урной, меня увидел, глазами так зырк! И убежал.
– Какие глаза-то, к примеру? – Николай уцепился за важную деталь.
– Как? – переспросила тетка. – Большие глаза, серьезные. Суровые такие глаза. С бровями. Зырк на меня.
– Ты рисуй, рисуй, – важно посоветовал Жене Николай.
– Я рисую. – Женя ответил тоже деловито, склонившись над альбомом и понимая, что замечание Николая предназначалось для того, чтобы тетка осознавала собственную значимость и сосредоточилась на главном.
– Вспоминайте – нос там, губы…
– Ага, все при нем, – закивала тетка с готовностью. – И нос, и губы. Даже лоб был. Высокий такой лоб.
Николай снял фуражку и вытер рукавом вспотевший лоб. На тетку снизошло некоторое просветление:
– А, и в подбородке дырочка!
– Ямочка? – поправил Николай. Женя старательно орудовал карандашом по альбомному листу.
– Ну да, такая дырочка, как ямочка, – довольная собой, тетка попыталась подсмотреть Женино творение. – Ну что там, уже похоже?
– Это вы нам скажете, – устало вздохнул Николай и протянул руку. – Показывай, Айвазовский.
Эти слова почему-то вывели Женю из равновесия; он выпрямил скукоженный позвоночник и, срочно о чем-то задумавшись, принялся неспешно изучать грубую мозолистую ладонь Чепурко. В какой-то момент его блуждающий взгляд проделал обратный путь к альбомному листу и остановился на нем довольно растерянно, словно впервые видел, да и знать не хотел, что там нарисовано. В его глазах – зеркале его души, как заявил бы некто умный, но не настолько умный, чтобы своевременно позаботиться об авторских правах на афоризм –
