же и существование монады не есть нечто, отличное от ее восприятий и стремлений – монады сами суть эти состояния, их бытие и заключается в разворачивании определенных перспектив существования. Собственно, они сами и есть эти перспективы: «каждая монада есть живое зеркало, наделенное внутренним действием, воспроизводящее универсум со своей точки зрения».[92]
Итак, мир – множество бытийно-смысловых перспектив, различных точек зрения. Отсюда недалеко до основного тезиса Ницше, согласно которому мир – воля к власти или, точнее, множество воль, каждая из которых стремится к утверждению своей перспективы существования (своей «точки зрения»), стремится придать миру свой смысл. В XX веке эта идея найдет воплощение в различных постструктуралистских теориях дискурса, представляющих мир в качестве борьбы множества дискурсов за означивание мира. У Лейбница мы обнаруживаем как предвосхищение этих концепций, так и существенные расхождения с ними. [93]
Простые монады организуются в сложные субстанции, которые у Лейбница имеют следующую структуру: «Всякая простая субстанция, или особая монада, являющаяся центром и принципом единства сложной субстанции (например, животного), окружена массой, состоящей из бесконечного множества других монад, образующих собственное тело такой центральной монады».[94] Центральная монада суть определенная перспектива, определенный способ видения мира. Но и другие монады, составляющие массу или тело центральной монады, также представляют собой такие перспективы. Речь, таким образом, идет о подчинении одних перспектив («точек зрения») другой перспективе, выполняющей функцию центра: «существует бесконечное множество ступеней монад, из которых одни более или менее господствуют над другими». [95]
В приведенной цитате Лейбниц говорит о жизни, но жизнь представляет собой не что иное, как определенным образом организованный, себя утверждающий и себя воспроизводящий способ существования, бытийно-смысловую перспективу. «Жизнь есть воля к власти» – скажет впоследствии Ницше.[96] («Leben eben Wille zur Macht ist»).[97] Каждый животный вид разворачивает и утверждает свою перспективу существования, конституирует свой собственный мир. Другими словами, каждый животный вид выражает, высказывает себя – в онтологическом, а не в узко лингвистическом плане. Существование в мире неотделимо от полагания соответствующей перспективы, «точки зрения». Другой вопрос, что эти перспективы могут существенно различаться по степени отчетливости. Они также могут быть настолько устоявшимися, затвердевшими, что их перспективный характер перестает восприниматься в качестве такового. На языке современных дискурс-аналитических подходов подобный феномен определяется как седиментация дискурса.[98]Жизнь во многих своих проявлениях и есть седиментированный дискурс, так что мы склонны воспринимать его как нечто само собой разумеющееся и не имеющее дискурсивной
В этой связи необходимо указать на обращение к идеям Лейбница в XX столетии Ю. М. Лотманом в контексте семиотики и введение им понятия семиотической монады: «Инвариантная модель смыслопорождающей единицы подразумевает, прежде всего, ее определенную ограниченность, самодостаточность, наличие границы между нею и вне ее лежащим семиотическим пространством. Это позволяет определить смыслопорождающие структуры как своего рода семиотические монады, функционирующие на всех уровнях семиотического универсума. Такими монадами являются как культура в целом, так и каждый, заключенный в нее достаточно сложный текст, включая и отдельную человеческую личность, рассматриваемую как текст»
