слишком трудный выбор между принадлежностью к «единой нации» или учреждением новой нации. Но вместе с тем, несмотря на заигрывание различных сил с идеей «великого государства» в Южной Корее или тайваньской нации на Тайване, в целом проблема нации занимает маргинальное место в политической борьбе в этих странах.
В схеме Д. Эптера, как и в подавляющем большинстве работ западных ученых, отсутствует цивилизационный фактор. Эту лакуну отчасти восполняет высказанное В. В. Малявиным предположение, что в основе китайской цивилизации лежит представление о реальности как превращении, поэтому основа китайского социума – это не индивид, а совместность, общение и обмен, предстающие образом высшего, символического по сути всеединства. Апелляция китайского руководства к «китайской специфике», «китайской мечте», цивилизационной «иноидентичности» воспроизводит присущую китайской традиции ориентацию на эту всегда отсутствующую, но все вмещающую в себя совместность. Последняя не поддается регулированию собственно политическими средствами и относится к области, так сказать, метаполитики, или «сердечной сообщительности». Капиталистический уклад с его товарным обменом находится на нижнем этаже этого метаполитического пространства, тогда как всевластие КПК, предполагающее «сердечное общение» обитателей китайской Поднебесной, представляет символический порядок обмена, который предваряет и делает возможным обмен материальный[55]. В таком случае гибридный характер китайского уклада является не аномалией, а в своем роде нормой. В сущности, он воспроизводит основополагающие принципы китайской цивилизации.
Как видно из сказанного, в настоящее время еще нет возможности дать однозначную оценку перспективам политической модернизации в странах Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии, как, впрочем, и вывести некую усредненную – хотя бы для этого мегарегиона – модель поставторитарной модернизации. Очевидно, что рассмотренный многообразный конкретный опыт стран, входящих в данный мегарегион, обнажает малоизвестные или вовсе неизвестные измерения человеческой природы, которые, возможно, заставят и западных ученых пересмотреть теоретические основы их представлений о модернизации. Но мы все-таки можем соотнести некоторые из приведенных выше наработок исследователей с описанной эмпирикой поставторитарных модернизаций на Дальнем Востоке и в Юго-Восточной Азии.
Так, поставторитарная модернизация в Южное Корее и на Тайване соотносится с третьим или четвертым этапами модернизации по классификации А. Органски. Еще более адекватными для описания феномена поставторитарной модернизации в этих странах являются приводимые А. Мартинелли дефиниции «политических кризисов» – в частности, кризисы идентичности, проникновения, участия в политике и интеграции. Представляется продуктивной и научная легитимация гибридного характера транзитных режимов, особенно в свете признания Т. Л.
