вы подсматривали!
Он снова возразил: – Да нет, нет! Отступил на шаг – и тотчас надвинулся… сделал шаг к ней – или два шага.
Он стоял чуть выше – каменистый склон – и видел ее лодыжки и ступни в воде – необыкновенно тонкие, узкие и длинные – тоже почти прозрачные, на просвет. Словно продолженные светом. Как в зеркале. Они излучали свет – и камень под ними тоже светился, как под ликом святого.
– Это дурно, – повторила она, почему-то задумчиво (а так ли это?).
– Нет, – повторил он. – Нет! Я… я любовался, – едва выдавил он, краснея.
– Не верю! Вы влюблены во всех!
– Кто вам сказал?..
– Все так думают о вас! Я безутешна!..
– Это неправда! – сказал он.
– А Анна Ивановна? – спросила она.
– Это неправда! – повторил он не слишком убедительно. (Ведь знает, что правда!)
Он был виноват перед этой девушкой-ребенком. За всю свою жизнь до – бессмысленную и нескладную. За свои пошлые романы. За грехи всех мужчин на свете.
– Я вам не верю! – она покачала головой. Явно желая поверить. В глазах ее стыли две слезы. Сама его муза стояла перед ним – четырнадцати лет отроду. Погрузив в воду прозрачные ступни и приподняв юбки. А он путался и лгал. Музе? И страдал от собственной лжи…
– Papa не отдаст меня за вас! – сказала она, подумав… – Но, может… если вы очень попросите… Он вас любит!..
– Подождите немного! Я попрошу!.. – Александр не узнал собственного голоса. Голос был отдельно – душа отдельно.
– Нет. Он не отдаст, – сказала она с грустной уверенностью детей. – Он захочет меня выдать за старого толстого генерала. – Она надула щеки пытаясь изобразить этого самого генерала. И провела рукой округ бедер – отчего ее платье с одного боку опустилось в воду.
– Вы замочили платье! – сказал он, обрадовавшись, что можно переменить разговор.
– Я вижу!.. – но платье так и осталось в воде, и волна ласкала его.
Что он должен был делать? Пасть на колени перед ней?
– Погодите! – только и смог выдавить он. – Еще есть время! – он сам не знал, что значит это обещание.
– Но вы можете меня увезти! Тайком!.. Ведь часто девиц увозят тайком!.. – она улыбнулась – мечтательно и грустно…
Он поклонился неловко и двинулся вдоль берега – прочь, прочь – только чтоб бежать – от нее, от себя, от этих слов и ступней, от этого ощущения судьбы – своей, ее? – с лилово-красной полоской вдоль горизонта. Он вспомнил, что ни разу почти за весь разговор – не поглядел ей в глаза.
В последующие дни она избегала его – и только. Он заметил лишь, что исчезли ее испытующие взгляды за столом. Они оба старались не глядеть друг на друга. Он был рад, что у А. И. как раз начались регулы и не надобно было ничего объяснять. Было
