торчал дулечкой на сорок втором размере. И вот тут в самое это ее нелепое моление без умения и правил увидела Феня, что в дулечке – девочка, махонькая такая, с мышонка, но значимости – почему-то! – для нее, для Фени, необыкновенной.
Тогда Феня громко, громче бегущей из крана воды сказала Богу или кто там был на проводе вместо него, что дитя это она не признает категорически, нечего ей так грубо намекать; на двоих внуков сил и возможностей у нее нет…
Но все пошло плохо. Сидело в голове видение девочки-мышонка, а Игорь ни слова, даже в дом свою «сорок вторую» не привел.
Феня не выдержала, спросила:
– Так на каком же вы этапе?
– Разведется Ирка с мужем – распишемся. Нас уже сроки поджимают.
– Так она у тебя уже целованная! – закричала Феня.
– Она у меня уже рожалая. У нее сыну четыре года. – Феня сказала себе: «Сейчас я рухну», – и тихо присела на стул.
– И где ж это вы собираетесь обретаться своей многодетной семьей?
– Без проблем, – ответил Игорь. – От матери у нее хорошая квартира со всеми делами.
– А куда ж вы мать дели?
– Ты выражайся! – ответил Игорь. – Рак. Умерла.
– А отец существует в природе?
– Тоже умер.
– Нашел своему ребеночку наследственность, – пробурчала Феня. – Сплошные покойники.
– Можно подумать, – засмеялся Игорь, – что с тобой этого не случится… Что ты бессмертная!
– Так ведь живу еще! – резонно ответила Феня. – А их нету.
– Меньше народу, больше кислороду, – засмеялся Игорь.
– Добрый ты у меня! – сказала Феня. – Гуманист.
– Кстати, – сказал Игорь. – Я фотографию видел у Ирки с одной гулянки. Так там и ты, и ее родители. Молодые и пьяные…
– Я? – удивилась Феня. – Откуда ж я могу с ними быть?
– Ты ж всех знаешь! – засмеялся Игорь. – У Ирки мать была журналисткой. Куциянова ее фамилия.
Феня сдержалась, как белорусский партизан. Потому что еще до слов пришло к ней приказание: держись, женщина, и сиди устойчиво. Вернее, сиди усидчиво.
– А! – ответила она как бы равнодушно. – А!
Тут надлежало спросить и про отца. Получилось бы в масть. Но Феня решила – ширк! ширк! – вытереть пыль. Встала, пошла размазывать грязь, чтоб больше было.
Ах ты, девочка-мышонок! Родишься ведь и будешь… Не нужна ты мне! Не нужна! Потому что я однолюбка, у меня Ваня – один, сын – один, внук – один. На два не делюсь, мышонок. Неделимая я частица… Я, мышонок, атом… Так с тряпочкой-вехоткой добралась Феня до старого ученического портфеля, в котором держала большие фотографии. В то самое время, как родить Куцияновой дочку, Феня не помнила у Куцияновой мужа. Итальянца долбаного помнила, хотя в глаза не видела. Другие разные мужские особи всплывали на поверхности воды воспоминаний…
