а теперь, оказывается, появилась новая партия – поэты…
Я подошел к портье, возле которого подросток из трудовой артели «Московский рикша» раскладывал густо пахнущие типографской краской кипы. Когда я расплачивался за газеты, ко мне вновь подошел американец. На этот раз его заинтересовало наклеенное на том же фанерном щите постановление Союза родительских комитетов по поводу мер, принятых властью против бастующих учителей. Постановление начиналось словами: «Заслушав сообщения с мест об увольнении всех учителей городских школ Москвы и о выселении их из квартир, занимаемых ими в школах, делегатское собрание родительских комитетов не находит слов для осуждения этого позорного жандармского поступка…» Но, как видно было из текста, слова все-таки нашлись, и в избыточном количестве…
«Районные управы, – лил горькие слезы Союз родительских комитетов, – передали заведование школами швейцарам, а не нам, родителям, которые, конечно, больше имеют права, нежели швейцары…»
Американец ткнул пальцем в слово «швейцар»:
– Швейцар?
Похоже, он не сомневался, что я готов посвятить ему целый день. От излишне любознательного корреспондента пора было избавиться.
– Швейцар, – любезно подтвердил я. – Только учтите: не каждый поэт – швейцар, не каждый швейцар – поэт, и единственное, что их объединяет, – это то, что ни тот, ни другой не является люмпен-пролетарием. Так и запишите.
– О-о! – восторженно выдохнул американец, но записывать почему-то не стал…
Когда я с пачкой газет поднялся в номер, Артюхин вскочил на постели и очумелыми, ничего не соображающими глазами обвел комнату.
Покуда он приводил себя в порядок, я просмотрел газеты. Их страницы были заполнены статьями о переговорах с немцами, противоречивыми и отрывочными сообщениями с Украинского, Донского и Оренбургского фронтов. Много писали о нарастающем продовольственном кризисе. «Известия» публиковали постановления Моссовета об учете и распределении мебели, о передаче в управление Союзу дворников экспроприированных домов, в которых саботажники-жильцы по-прежнему вносят квартплату бывшим домовладельцам.
«Утро России», как всегда, пестрело объявлениями.
«Молодая интересная барышня (без претензий)» искала место при детях. Но тут же давалось понять, что, если детей не окажется, «барышня (без претензий)» легко с этим смирится. Парижская фирма «Руссель» предостерегала граждан молодой республики: «Ваш живот растет непомерно. Вы растолстели, обрюзгли, стали неизящными. У вас вялость желудка…» И советовала: «Торопитесь, наденьте лучший в мире эластичный мужской пояс системы Руссель! Только тогда к вам вернется былая стройность».
Потребительское общество «Единение» принимало подписку на американскую обувь, а доктор Вольпян, живший на Мясницкой улице, обещал с помощью препарата с экзотическим названием «неосальварсан» избавить страждущих от сифилиса и вернуть их в лоно семьи. Значительное место отводилось и уголовной хронике.
