В Париже Диксон много пишет, занимается переводами стихов молодых русских поэтов на английский язык. «Перевожу я почти дословно – как переводил на английский Пушкина дворянин Панин. Искать рифмы на чужом языке нельзя; но можно сохранить музыку». В Париже среди близких Диксону людей был Ремизов, писавший об их дружбе: «Нас соединяла Россия и книги. Все часы после службы он посвящал ученью. Бретонские легенды и Византия занимали его, и наши свидания заполнялись кельтами и византийскими веками. Пытливость и жажда знания меня трогали в нем, а еще и сердце».
Владимир Диксон умер в декабре 1929 года в городе Нейи-сюр-Сен близ Парижа. Похоронили его в Америке, в городе Пленфилд, где жили родители. Парижская газета русских эмигрантов «Последние новости» 22 декабря поместила некролог, написанный А. Ремизовым, где он говорил о Диксоне как о поэте, «одаренном всем, что есть от Бога прекрасного», чьи стихи были «овеяны Россией», и «в гроб ему положили лепестки розы из смертного венка А. А. Блока – его любимого поэта, и земли с его материнской родины, где он вырос и вырастил в себе горячую любовь к России».
За всех людей – мое моленье.
За всех зверей – моя мольба.
И за цветы, и за каменья,
И за плоды, и за хлеба.
За все, что в дольний мир родится.
За все, что на земле живет.
За рыбу в море, в небе птицу.
За дым долин, за снег высот.
За братьев, близких и любимых.
За недругов и за врагов.
За тишину полей родимых.
За ласку глаз, и ласку слов.
За мыслей искупленных благость.
За утреннюю благодать.
За жизнь – кормилицу и радость.
За смерть – утешницу и мать.
Всё мне слышится утренний голос.
Всё мне снится и снится весна.
И склоняется сердце, как колос,
И мысль глубока и ясна.
Верю в родины тайную силу
И храню молчаливый завет:
Без неё мне и солнце уныло.
Без неё мне и радости нет.
Дни мне кажутся черными, злыми,
И в суровом уныньи моем
Всё мне слышится чудное имя.
Словно древний священный псалом.
Так было в сказочной России:
Пушистый снег, холодный час.
О вечера мои родные,
Сегодня вспоминаю вас.
Несутся маленькие санки.
Березы белые бегут…
На молчаливом полустанке
Ищу от сумрака приют.
Под песню тонкую печурки
Для чая греется вода.
Я с памятью играю в жмурки:
Ловлю минувшие года.
Но на чужом, на незнакомом,
На непонятном языке
Поет о чем-то перед домом
Ребенок с куклою в руке.
И сразу боль в душе проснулась.
Погас опять мгновенный свет:
Глаза и сердце обманулись —
России нет. России нет.
Нам,
