тяжелое тело на шины, заменявшие ему безжизненные ноги.
Несколько минут Рузвельт неподвижно сидел у окна. Сквозь толстые стекла зеленоватого цвета все окружающее приобретало несколько более блеклые тона.
В первое время, когда охрана прикрыла президенту вид на мир этими пуленепроницаемыми стеклами, его раздражало то, что сквозь них не видно ярких красок, которые он любил. Но со временем он привык к этой стеклянной броне, как и к остальным неудобствам жизни президента.
В салон вошел Гопкинс. Рузвельт встретил его оживленным возгласом:
– Смотрите, смотрите, Гарри!
И показал на высившийся у подножия холма огромный транспарант с изображением красного чудовища, держащего в клешнях ленту с надписью: «Омары Кинлея».
Тысячи подобных реклам мелькали вдоль полотна железной дороги. Гопкинс не мог понять, почему именно этот аляповатый щит с багровым чудищем привел президента в такой восторг.
– Если бы вы знали, Гарри, – оживленно пояснил Рузвельт, – какое чертовски забавное воспоминание молодости связано у меня с омарами!
– Я ем омаров только с соусом Фалька, – ответил Гопкинс унылым тоном человека, которому из-за отсутствия доброй половины желудка самая мысль об еде не доставляла ничего, кроме неприятности.
– Перестаньте! – воскликнул Рузвельт. – Фальк – самый отвратительный обманщик, который когда-либо занимался соусами. Он готовит их из дешевых отходов.
– Кто вам сказал?
– Против Фалька уже несколько раз пытались возбудить преследование: он отравляет миллионы людей. Но всякий раз этот негодяй ускользает. И не могу понять, каким образом? – Рузвельт развел руками.
– Так я вам скажу: вероятно, всякий раз, когда Фальк должен попасть под суд, в его компании прибавляется еще один акционер – судья, который прекращает дело.
– Если бы это было так просто… – недоверчиво произнес Рузвельт.
– Не воображаете ли вы, что это слишком сложно? – желчно сказал Гопкинс. – Но черт бы его побрал! Неужели я должен отказаться и от омаров?
– Мясо омаров очень полезно, – наставительно возразил Рузвельт. – Когда я собирался открывать ресторанную линию…
– Вы опять выдумываете.
– Ничуть не бывало. Сейчас расскажу. Но сначала о соусах. Боюсь, что ваше пристрастие к дрянной приправе вынудит хирургов к повторной операции.
– Станут они напрасно терять время! – с напускной небрежностью сказал Гопкинс. – Разве только какая-нибудь старая дева, одна на все Штаты, теперь не знает, что борьба с раком – пустое занятие.
– Ну, уж непременно рак! – В тоне Рузвельта звучало ободрение, хотя он отлично знал, как называется болезнь Гопкинса.
Сам тяжело больной, ясно сознающий свою неизлечимость, Рузвельт не мог свыкнуться с мыслью, что смерть сторожит его ближайшего помощника, ставшего еще нужнее
