Фридрих не сомневался в успехе.
Фридрих тяжело приподнялся на узкой и жесткой койке и застонал, разом вспомнив всю безысходность своего положения.
Он спустил ноги на холодный каменный пол, встал, пересек свою комнату – свою камеру, свою золотую клетку – подошел к умывальнику, зачерпнул тепловатой затхлой воды, плеснул на лицо. Бодрости не прибавилось, но хотя бы удалось разлепить глаза.
Следовало побриться: нельзя опускаться ни в каком положении, даже в таком скверном, но не хотелось делать никаких лишних движений. Все тело болело, каждая кость, каждый сустав.
Он сделал над собой усилие, поднял круглое зеркало с серебряной ручкой, всмотрелся в свое лицо.
Тусклые глаза, землистая кожа, серая щетина отрастающей бороды. Морщины, избороздившие лицо, мешки под глазами.
Разве кто-нибудь поверит, что ему всего тридцать шесть лет? По крайней мере, если не соврала ему матушка…
Впрочем, она врала всегда и всем. Бывшая маркитантка, бывшая полковая шлюха, бывшая женщина, выпив кружку дешевого мозельвейна, она плела случайным собутыльникам небылицы о своем благородном происхождении, причем каждый раз новые. Вчера она была дочерью вормсского епископа, в младенчестве похищенной бродячими жонглерами, сегодня – племянницей пфальцского графа, в юности сбежавшей из богатого дома с любовником…
Так и ему, своему единственному сыну, она врала о его происхождении. То его папашей был знатный господин из герцогского семейства, то усатый французский полковник, то пьянчуга-барабанщик из савойского отряда…
Но, как бы то ни было, ему никак не больше сорока, а боль в костях и серая кожа – следствие его профессии.
Старый Рейни, Рейнхард Хольсбрюкен, обучивший Фридриха основам их ремесла, основам их искусства, говорил ему, что алхимики долго не живут. В поисках эликсира вечной жизни, эликсира молодости, они сжигают собственную молодость в тиглях с ядовитыми препаратами, губят здоровье, вдыхая пары ртути и сулемы. В поисках философского камня, превращающего свинец и ртуть в золото, они тратят последние гроши и умирают в нищете.
Но какая профессия лучше? Если ты не рожден в богатстве, если тебя пеленали не в шелковые пеленки, а в ветхое тряпье, если тебя нянчили не заботливые мамки и кормилицы, а полупьяная мать нехотя совала тебе отвислую грудь, и если тебе при этом повезло дожить хотя бы до пятнадцати лет – перед тобой не так уж много дорог.
Можно пойти в солдаты, в ландскнехты какого-нибудь нищего графа, который вечно задерживает жалованье. Тебя будет лупить красномордый капрал, тебя будут травить кислой баландой, посылать под пули, и лет через пять ты сдохнешь если не от ран, то от дурной болезни или с перепою.
И уж совсем никчемная жизнь ждет тебя, если придется тянуть крестьянскую лямку. Голод и нищета до самой старости, страх перед засухой и недородом, страх перед каждой шайкой разбойников в солдатских мундирах или в воровских отрепьях,
