пыльцой. И если общий фон был холодный, скучный, чопорный и какой-то невыносимо приличный, то цветы кривлялись, кокетничали, взывали ко всему самому потаенному и непристойному, что только таилось в человеке.
Во всяком случае, такое ощущение возникло у нашей героини. Слов нет, она воспринимала мир весьма своеобразно, и, что характерно, мир отвечал ей адекватным своеобразием, от которого порою Алёна только глаза таращила то изумленно, то потрясенно, а то и, случалось, испуганно. Таращила она их и сейчас – но сугубо восхищенно.
– Кто это написал? – спросила писательница у тощего гарсона-продавца.
Тот метался между двумя стойками (на другой был выставлен медный антиквариат), то и дело норовя сбить и без того криво висевшую над картинами табличку: «V. Peintre». Над многими стендами были прикреплены такие таблички, причем некоторые торговцы указывали только свои фамилии, например Richar, Millié, а некоторые – вид товара, который они продают: porcelaine – фарфор, или bronze – бронза, или bijouterie – бижутерия, или lampe de bureau – настольные лампы… Угадать по вывеске «V. Peintre», что имеется в виду, фамилия или вид товара, было сложно, ведь здесь продавались картины, а peintre по-французски – художник… Впрочем, нет, тут, конечно, фамилия, потому что V. – явно инициал. Может, парня зовут Victor или, к примеру, Vinсent. И вообще, можно было написать на табличке tableauх (картины) или peinture (живопись).
– Кто художник? – повторила вопрос Алёна.
Продавец небрежно передернул плечами:
– Не знаю. Наверное, копия с чего-нибудь, причем не самая лучшая. Вот здесь, – он перевернул картину, и стали видны порыжевшая изнанка небрежно загрунтованного холста и грубая основа рамки, – написано: Madeleine, Мадлен.
– Может, автор уточнил, что именно изображено, – нетерпеливо возразила Алёна. – Мол, église Madeleine, то есть церковь Мадлен. Или площадь Мадлен.
– Смотрите… – Продавец ткнул пальцем в убористую надпись в самом низу изнанки холста: «La vendeuse de fleurs à la place de la Madeleine»[2].
– Это название. А художницу, наверное, звали Мадлен. И на самой картине стоит та же буква, видите?
И Алёна в самом деле разглядела в нижнем правом углу полотна, там, где обычно стоит подпись автора, корявенькие буковки: M-O X.
– Думаете, «М» означает «Мадлен»? – усомнилась Алёна, которая, когда не надо, была избыточно доверчива, а иногда становилась – вот как сейчас! – сущим Фомой Неверующим.
– Думаю, это первая буква ее первого имени, – с видом знатока заявил продавец. – Например, ее звали Мадлен-О… Ну, к примеру, Одри, или Одетта…
– Или Одиллия, – немедленно подсказала Алёна, которая обожала балет «Лебединое озеро». – Или Огюстина, или Онорина… Хотя нет, если Огюстина, первая буква была бы А, а если бы Онорина – H[3].
– Мадемуазель иностранка? – лукаво улыбнулся продавец. – Впрочем, ваш очаровательный акцент мне это уже подсказал.
«Продавщица цветов на площади Мадлен»
Алёна подразумевает, что во французском языке звук «o» иногда выражается на письме буквосочетанием, как, например, в слове août, то есть август, от которого произошло имя Огюстина (Августа), а в слове honneur, честь, от которого произошло имя Онорина, не произносится буква h.
