Удивился я, в моём поле с иностранцами как-то было совсем не густо, если не считать двух поляков, Зденека и Франтишека, но они не совсем как бы и иностранцы, уже.
– Он ещё может представляться как Эррат Йяр Мегран.
– Он француз? – «ЭРРАТ, чёрт возьми!» Пронеслось у меня в голове. «Тот, кто пытался повидаться со мной в больнице?»
– Да, только сирийского происхождения.
– Говорят, заходил один такой, как раз Эрратом назвался, я тогда в больничке лежал, вот его и не пустили. Сосед по палате говорил, что он нервничал очень и весь зелёный был. Может тот? – Сеня пожал плечами.
– Может, а чего ты в больнице-то валялся? Печень? – Кивнул он на коньячок.
– Сам ты печень. – Немного обиделся я. – Производственная травма.
– Так ты чего, из рекламки снова к Любимову вернулся? Помнится, когда ты у него в частном сыске работал, постоянно такие производственные травмы получал. То ножичком тебя пырнут, то кастетом по головке приложат, а то и стрельнут.
– Ещё чего. Да и сидит твой Любимов. Уже два года как сидит, и сидеть ему ещё лет десять. Как ты вообще мог такое подумать. – Сеня нахмурился, похоже, припомнил кое-что из криминальной деятельности своего приятеля, частного сыскаря и бывшего опера Феди Любимова.
– Так это ты его туда определил? – Спросил он тихо.
– Я.
– Неужели поймал на чем?
– А ты думаешь, не на чем было?
– Не знаю. – Ушёл от ответа Сеня.
– Зато я знаю, где, как и когда он Борьке Кочетову на тот свет путёвку выписал.
– Нашли значит Борьку? – Спросил он после долгого молчания, во время которого созерцал свой фужер.
– Нашли. – Кивнул я.
Снова повисла неловкая пауза, в этот раз она была неловкая и для меня. Любимов давно крутил с криминалом свои делишки, помогал отмывать деньги, угрожал, подкупал и Борька, один из агентов нашего частного сыскного бюро, абсолютно случайно стал у него на пути, за что и поплатился. Был к этому делу каким-то боком привязан начинающий адвокат Евграфов или нет, не знаю, но слухи ходили всякие, а я им не верю. Стараюсь не верить. Я, если честно, сам одно время Любимову в рот смотрел, как же, матёрый опер, почти легенда, в одиночку выстоявший против ополчившейся на него системы. И три года назад я ушёл от этой легенды, так как своей, совсем не пропитанной спиртом печенью, чувствовал, без этого, уважаемого мной человека, мастера своего дела, не обошлось. Тяжело это, подозревать того, кому веришь как себе. Уйти-то я ушёл, но о Борькиной смерти не забыл и, уже работая рекламным агентом, почти год продолжал раскручивать его дело, пока совсем не раскрутил. К полному своему разочарованию.
– Я так понимаю, ты тогда уже в рекламе работал.
– Работал.
– И мне ничего не говорил.
– Не говорил. – Я знаю, чего он ещё хотел спросить, но не спросил, вот только не знаю, почему и боюсь узнать.
– Помянем?
