style="font-size:15px;"> – Ну что мне теперь делать с шубой? – сокрушалась она, растирая ладонью слипшийся ворс.
– Купим новую. А эту оставим, как первый экспонат нашего семейного музея, – попытался отшутиться Павел.
– Семейного?
– Ну да, а ты разве не хочешь этого.
– А кто тебе разрешит, советскому офицеру, жениться на иностранке.
– Разрешат… Времена уже не те.
Он встал с пола, помог подняться Норе и накинул ей на плечи халат.
– Что стоишь, – улыбнулась она, – одевай штаны и пошли обедать.
– Это значит, что я могу остаться и после обеда?
– Да… Оденься только, ходишь тут голый, возбуждаешь одинокую женщину.
– Я просто думал, что мы ещё разочек…
– Ты тут губы не раскатывай, мачо нашёлся. Думаешь трахнул на полу, так уже всё теперь можно, – игриво отшучивалась Нора, будучи явно не против повторить, но бабская сущность взяла верх, – второй раз ещё заслужить нужно.
– Я заслужу, – смиренно понурив голову произнёс Павел, – исполню любою вашу прихоть.
– Ну тогда вот тебе мой первый приказ – прибей вешалку и почини цепочку, которую сломал.
– Будет исполнено, товарищ генерал! – чеканно произнёс он, и надев брюки пошёл в кладовку за инструментом.
Нора возилась на кухне и всё думала, как сказать Павлу, о своём секрете, не испугает ли его эта новость, кто его знает, как он отнесётся к тому, что она беременна. До вчерашнего дня она и сама была в этом не уверена, ну подташнивало немного, месячные не начались вовремя, бывает и такое. Но осмотр у гинеколога расставил всё по своим местам – срок три недели. Это как раз приходится на те дни, когда Павел ушёл от жены, как он сказал, окончательно, но потом струсив, сбежал обратно. Хорошие были деньки. Может быть и ребёночек, зачатый в любви родится здоровеньким и вырастет счастливым.
Себя то она назвать счастливой не могла. Особенно своё детство. Нора и месяца не успела отучиться в первом классе, как в Будапеште вспыхнуло восстание. Танки на улицах, стрельба, горы трупов – вот её самые яркие впечатления того времени. Она никогда не забудет, как сидела с матерью в подвале полуразрушенного дома, рядом с баррикадой, и в окошко, расположенное у самой брусчатки, ей было видно, как постепенно редели ряды восставших, среди которых был и её отец. Она видела приближающиеся танки и солдат, видела как после нескольких выстрелов баррикада превратилась в пыль, помнила, как рухнул на залитый кровью асфальт отец, как с криком отчаяния кинулась к нему мама… Нора ничего тогда не понимала, почему это произошло, и за что убили её папу. Не понимала и позже презрительного отношения к себе соседей, когда пошла учиться в университет на русскую филологию, а потом устроилась в советскую воинскую часть переводчиком. Она не хотела, чтобы её дети испытали то, что испытала она.
– Всё
