процедура. Уклонение жестоко карается. Правда, тогда еще не было этого закона. Да и тестировали всех подряд, и взрослых, и детей. Собственно, ничего необычного в самом тесте. Вводят сыворотку. Если реакции нет, значит не подошел. Если поднялась температура, потерял сознание, или побледнел, значит есть шанс воспитать зорга. Взрослые оказались непригодны. Дети, в возрасте только от пяти до семи лет.
Так вот, мама привела меня в лабораторию. Меня укололи. Сначала реакции ноль. Мама уже обрадовалась. Но уже через пять минут зрачки у меня сузились, кожа стала мраморного цвета. Я стал слышать, как пищат крысы в подвале. Как трутся детали двигателя в машине на другой стороне улицы. Мужик в белом халате сообщил матери, что я остаюсь тут. Он взял меня за руку и повел по коридору. Я обернулся, мама помахала мне рукой. В глазах у нее стояли слезы, но она улыбалась. Мать я с тех пор не видел.
Родственникам запрещается видеться с детьми, которые прошли тест. Жестоко? Да, но это позволяет делать созданий без прошлого. Которым нечего терять. Первое время я, конечно, тосковал по дому. Но детский мозг так устроен, что легко перестраивается. Родных мне заменили такие же дети, попавшие в число обучаемых. Мамами и папами нам стали наши учителя. Я был в первой сотне. Стрелять я уже тогда умел. Из мелкашек, но, все-таки, умел. Позже я узнал, что такая реакция на сыворотку, как у меня – одна на миллиард. Реакции как раз и делятся на четыре типа. Первая – потеря сознания. Такие чаще всего не доживают до конца обучения или дохнут в первые десять лет после выпуска. Вторая – повышение температуры, это большинство. Средний класс, так сказать. Вероятность выживания в процессе обучения и на работе – примерно пятьдесят на пятьдесят. Третья -побледнение, но не как у меня тогда было, просто кровь отливает от лица и все. Такие живут изрядно дольше. И четвертая – кожа становится мраморного цвета, на ощупь слегка твердеет, зрачки расширяются, как от травки, обостряются все органы чувств. Движения становятся быстрыми и точными. Повышается уровень адреналина. Такие детки редкость, и вот они становятся мастерами.
В академии нас первые два года гоняли по физической подготовке. Потом добавили школьные предметы. Плюс постоянно делали уколы, от которых потом выворачивало наизнанку. В десять лет нас стали обкалывать еще больше, да еще и поили всякой дрянью.
Нас гоняли по всем предметам. В спортзале многие теряли сознание. До десяти лет дожили восемьдесят из сотни. В шестнадцать нас отправили на первое задание. С него вернулась половина. Но мы тогда угрохали не меньше двух тысяч подонков. В двадцать лет нам стали поручать мелких. Так я познакомился с Беном. Тоже очень правильный ход со стороны руководства. Мы машины без чувств, но заботиться, любить и сострадать мы должны уметь. Парадокс, но все же. До пятидесяти дожили десять из тех, кто пришел вместе со мной. Этой же десяткой мы и выпустились. В первые пятьдесят лет померли еще четверо. А еще за сто лет я остался один из выпуска.
К моменту выпуска у нас у всех уже были шрамы, полученные на заданиях. У некоторых были награды. Мы пережили своих первых учителей. Мы забыли родню. Но мы стали зоргами. Сейчас, конечно, процент выживания чуть больше на учебе. Тех, кто учится, до пятидесяти лет не
