ничего не пишет, что его манера письма – если так можно назвать эту «мазню» – ему известна и ничего общего с представленными работами у него нет и быть не может. Это другая рука. Возможно, сказал Абросимов, внимательно разглядывая и изучая пейзажи и натюрморты, яркость и свежесть красок которых потрясла его самого, это работы какого-нибудь студента художественного училища, которого еще никто не знает. В тот день, когда состоялся этот разговор с Абросимовым, у Планшара оставался один час до самолета в Москву, поэтому визит к самому Дорошеву не состоялся. Отправляя в С. Дымова для отбора работ, он, не имея возможности показать ему работы Дорошева в подлиннике, дал ему сделанные с них фотографии и список потенциальных меценатов, которые, если их заинтересовать, могли бы принять участие в финансировании предварительных, обязательных в России, двух-трех выставок местного характера, а потом уже и непосредственно в аукционе в Нанте. Список открывала Ольга Руфинова, затем следовало еще несколько фамилий, в число которых входил Михаил Хорн, Глеб Бобров и сам Абросимов. В телефонном разговоре с Бобровым, которого Дымов знал еще с московского студенчества, Евгений Иванович просил Глеба подыскать ему в С. небольшую квартирку месяца на два. Глеб нашел, да хозяин неожиданно женился, таким вот образом Дымов с Бобровым оказались в тот вечер у Марты.
Решив не торопиться с поисками Дорошева, Дымов, располагающий адресами нескольких мастерских, наметил себе порядок визитов, но потом, поразмыслив, что раннее утро – не самое подходящее время для встречи с художниками, отправился к Руфиновой.
Планшар рассказал ему об этой женщине и посоветовал примерно за неделю до приезда в С. позвонить ей и предупредить о своем визите. Более того, он предложил Дымову разговор с ней повести таким образом, чтобы инициатива участия в аукционе исходила от нее. Тогда при личной встрече ее отношение к Дымову и к предстоящему делу будет принципиально иным. Кроме того, это может повлиять на цены, которые, в свою очередь, будет диктовать или советовать художникам сама Руфинова с подачи, разумеется, Дымова. Таким образом, можно будет действовать в обход Абросимова и многочисленных посредников, которые слетятся как пчелы на мед, едва им станет известно о приезде Дымова.
Поэтому, расставшись после завтрака с Анной, Евгений Иванович, не откладывая, поехал прямо на Большую Парковую.
Было раннее утро, асфальт, политый ноздрястыми жуками-машинами небесного цвета, влажно блестел в лучах утреннего солнца. Магазины были еще закрыты, и только возле молочных сгружали хрипло звенящие ящики с бутылками да возле булочных стояли машины, набитые свежим, горячим и приятно пахнущим хлебом.
Девушку в черном платье с красным шелковым шарфиком на шее он заметил еще издали. Она стояла возле подъезда, в котором жили Руфиновы, и явно кого-то ждала. Увидев Дымова, она внимательно оглядела его с головы до ног, сощурив кошачьи в пушистых ресницах глаза, и направилась к нему.
– Вы не могли бы оказать мне небольшую услугу: передать Руфиновым
