глухи к проклятиям, они не знали даже Всеобщего языка, обходясь своим грубым, не то лающим, не то каркающим наречием.
А у Темного Властелина было и еще более страшное, а главное, более действенное оружие, чем голод, – отчаяние. Над осажденной крепостью снова закружились назгулы. Их вопли заставляли самых отважных падать наземь. Если же кому удавалось устоять, то руки их не держали оружие, мысли путались, и желали они только бегства и смерти.
Весь этот страшный день Фарамир лежал в тех покоях Белой Башни, куда его принесли. Он весь горел, бредил, и видно было, что жить ему осталось недолго. Денетор молча сидел рядом и смотрел на сына, словно никакой осады не было и Городу не угрожала смертельная опасность.
Даже в плену у орков Пиппину не приходилось так круто. Правитель не отпускал его, и Пиппин, подавляя страх, видел, как час за часом менялось, старея, лицо Денетора. Что-то сломило его гордую волю, и Пиппин не мог сказать, что терзает его сильнее: скорбь или раскаяние.
Когда на глазах Денетора выступили слезы, Пиппин не выдержал.
– Не плачьте, повелитель, – прошептал он, запинаясь. – Может быть, он еще поднимется. Надо посоветоваться с Гэндальфом.
– Я не хочу больше слышать о колдунах, – мрачно ответил Денетор. – Наша безумная надежда обманула нас, она попала к Врагу и умножила его силу. Ему ведомы наши помыслы; что бы мы ни предпринимали, все оборачивается против нас. Посмотри, вот я послал сына без слов прощания, без напутствия навстречу гибели, и вот он передо мной. С ним угасает мой род. Как бы ни закончилась война, кровь Денетора иссякла, и это конец всему.
В это время из-за дверей послышались голоса, звавшие Правителя. Денетор встал и громко сказал:
– Оставьте меня. Я должен быть здесь, рядом с сыном. Может, перед смертью он скажет что-нибудь. Пусть обороной руководит кто-нибудь другой. Хотя бы этот Серый Безумец с его безумной надеждой. Я останусь здесь.
Так во главе защитников Города встал Гэндальф. Там, где он появлялся, к людям возвращалась надежда, страх перед крылатыми тенями исчезал. Он появлялся и у Цитадели, и у Ворот, и на стенах. Его повсюду сопровождал Имрахиль в сверкающей кольчуге. Видя рыцарей Дол Амрота, люди говорили: «Да, старые истории похожи на правду; в жилах этого народа течет эльфийская кровь, ведь здесь жили когда-то родичи Нимродели». И кто-нибудь принимался напевать строфы из баллады о Нимродель или из другой песни давно ушедших лет.
Но едва проходили рыцари, как тени снова смыкались над людьми, сердца холодели, и доблесть Гондора обращалась в дым. Город медленно тонул во тьме подступающего ночного отчаяния. Пожары теперь бесновались, никем не сдерживаемые, в первом круге уже никто не тушил огонь. Кое-где воины на внешней стене оказались отрезанными от подкреплений. Немногие на постах остались верны присяге, большинство укрылось за вторыми воротами.
Захватив равнину, Враг быстро навел
