чертам рисунка поместить его в ту часть земного шара, откуда он был выкроен прихотью отца. А прихоть отца кромсала Трансвааль, коровью морду Кольского, лисий хвост Новой Земли или улыбающуюся курносую Камчатку, разжимала змеиные клыки Кара-Богаз-Гола, опускала лоскутный подол Волги или крючкообразный нос Апшеронского полуострова, выводила волчий профиль Тарханкута, застежку Тамани, развешивала жемчужную нить Урала, морщила дубовую кору Центральной Азии, сводила стрелку Саян, набрасывала на тундру колье Верхоянского хребта, вздымала сосок Алтая, расправляла отложной ворот Эльбрусовых гор, разрезала пополам бляху Колгуева, блуждала в захиревших городах Северской земли, разбрызгивала по бумаге северные озера, запускала воздушного змея Аральского моря, подвешенного на нитях Аму– и Сыр-дарьи, взнуздывала и усмиряла Скандинавского тигра, между Гренладским и Баренцевым морями ставила кляксу Шпицбергена, а в Каспии тушила шандал Мангышлака.
Просиживая часами над страницами атласа Павлищева, Цимлянский хотя и не сразу, но неизменно находил место, откуда была изъята часть, и с упоением хирурга возвращал ее целому. И лишь однажды он оказался бессилен перед задачкой отца, и до самой этой минуты тайна этой земли была не разгадана, а следовательно, игра продолжалась.
Когда-то Грум-Гржимайло рассказывал отцу, как однажды в Северо-Западном Китае он повстречал целый обоз русских крестьян, которые ходили искать Беловодье. Они рассказали Груму и его спутникам, что вышли из Саратовской губернии больше двадцати лет назад, шли по «скаскам» знающих людей, и только пески пустыни Такла-Макан положили конец их многолетнему странствованию. У этих пределов они осели, завели хозяйство, вырастили сады, прожили двадцать лет и вот без всякой видимой причины, а по тоске просто, бросили все и отправились обратно в Россию. И когда Цимлянский в детстве слушал этот рассказ, он был твердо уверен, что настоящего Беловодья крестьяне не нашли и вернулись именно поэтому. Ничего странного, необъяснимого с точки зрения здравого смысла, что усматривали во всем этом взрослые, Цимлянский не видел. Он видел только, что крестьянам не повезло, а ему, возможно, предстоит быть более удачливым. Если крестьяне искали Беловодье, то Цимлянский вынашивал более выспренний замысел: страна его грез, как у людей более-менее интеллигентных, носила название Царства пресвитера Иоанна. «Теперь самое время, – невесело подумалось ему, – пойти найти это царство. Жениться на пресвитеровой дочери, дать мир, законы и потомство». Глаза его блуждали по комнате, все более погружавшейся во мрак. Он помнил, что когда проведешь влажной тряпкой по старому лаку, воздух наполняется странной свежестью – пахнет лаком. Вещи как будто напоминают тогда, что жизнь в них течет, и взывают к нашей памяти.
Порывшись в книжном шкафу, Цимлянский извлек эту самую карту и развернул ее у себя на коленях. Тут были отмечены горные хребты и реки, берущие начало у их вершин, тут были посеяны поселения крупные и совсем маленькие, некоторые из них были связаны дорогами, до иных доходил
