в Одессу: там много друзей, оттуда легче, в случай чего, сбежать за границу. Следовательно… Следовательно, либо кто-то донесет на него, либо его арестуют сразу же после теракта.
А еще черный господин сказал, что они будут контролировать каждый его шаг. Зачем? Чтобы он не смог избежать ареста? Или остаться в живых?
Впрочем, какое это имеет значение? Лично он готов ко всему. Даже к смерти. Во всяком случае, всегда надо готовиться к худшему. Так что пусть следят. Но он постарается вывернуться. Умирать в двадцать три года – глупо. Тем более что он еще полностью не раскрыл свои возможности. А когда он будет далеко от Петрограда, сам поведает миру о совершенной им акции возмездия.
Каннегисер огляделся, но не увидел поблизости ни единой живой души, которая должна за ним надзирать. И вообще ничего не изменилось в мире за те минуты, что он разговаривал с черным господином. Все так же ярко светило солнце, в кронах лип с тяжелой листвой шумно возились воробьи. Разве что стало заметно теплее да воронье угомонилось и перестало летать вокруг Адмиралтейского шпиля.
В церквах зазвонили, созывая верующих на полуденную молитву…
Леонид Каннегисер, хотя и оставался иудеем, но, в то же время, был юнкером православного воинства, а это накладывало определенные обязательства, пусть формальные, но… но не отгораживаться же от своих товарищей по оружию, с которыми завтра, быть может, ему идти в смертельный бой. Да и какая разница, кто как молится богу! Если он существует, то один на всех.
И Леонид, сняв фуражку, перекрестился и побрел в сторону выхода из Летнего сада.
Если в мире ничего не изменилось, то что-то буквально перевернулось в нем самом, Леониде Каннегисере. Да вот беда: он никак не может найти нужных слов, чтобы определить этот переворот. Зато вспомнилось недавно им же написанное:
И если, шатаясь от боли,
К тебе припаду я, о, мать,
И буду в покинутом поле
С прострелянной грудью лежать,
Тогда у блаженного входа,
В предсмертном и радостном сне,
Я вспомню – Россия, Свобода,
Керенский на белом коне…
Молодой человек был известным в Петрограде и Одессе поэтом-романтиком. К тому же одно время работал личным секретарем Александра Федоровича Керенского, министра-председателя Временного правительства России. Но не удержался на этой должности: такие должности не для поэтов. И все-таки то было светлое время. Светлое и счастливое. Но народ… народ не оценил это время, не оценил людей, желавших ему свободы, равенства, братства. Ему, народу, не желающему воевать за свободу отечества, подавай хлеб, землю, что-то еще, такое же приземленное, материальное, что из века в век было исключительной потребностью всех рабов. И все это низменное большевики народу пообещали, не задумываясь о последствиях. И вот случилось то, что случилось. Но ничто в мире не вечно, все преходяще…
И Леонид с надеждой погладил пальцами рубчатую рукоять браунинга.
