style="font-size:15px;"> «Что-то подсказывает мне, что они проходят по одному делу. Если, конечно, проходят».
Герман подумал, что трупы могли еще не найти.
«Да, Вадим Борисов мог быть мужем Нины Вощининой», – добавил он.
«Господи, Гера, чем ты занимаешься?! У тебя на носу такая интересная работа, а ты по уши вязнешь в дерьме! Срочно надо раскапывать дорогу к твоему дому, пока тебя там не укокошили! Вот черт!»
«Пока. Я не могу больше писать».
Он солгал Рубину, чтобы не читать гневных строк Левы о том, какой он дурак. Он и сам все о себе знает!
Он слышал, как Нина в кухне моет посуду. Потом она притихла, и Герман даже представил себе, как она сидит одна, за столом, у окна, смотрит в темноту и думает о чем-то своем – о том, чего ему, человеку постороннему, не понять. Во всяком случае, сейчас.
Возможно, он бы и проникся к ней сочувствием, если принять во внимание обстоятельства, заставившие ее выстрелить в своего мужа и его друга, но, когда он узнал, что девушка выдает себя за погибшую женщину, чувства его к ней охладели. Да что там – он стал бояться ее!
Однако на кухне был так тихо, что он подумал: может быть, с его гостьей (хотя какая она гостья?!) что-то случилось? Словом, ему захотелось заглянуть в кухню. Он встал, открыл дверь и увидел картинку, представившуюся ему – она сидела спиной к нему, за столом, облокотившись о спинку стула, и смотрела в окно. Если учесть, что стекло было по всему периметру залеплено снегом и по центру окна поблескивало пятнышко ночной стеклянистой фиолетовости, то получалось, что девушка сидит и смотрит просто в одну точку…
– У тебя все в порядке? – спросил он и закашлялся, за что ему стало страшно стыдно.
– Да, да, не волнуйся. У меня все в полном порядке, не считая нескольких трупов… и одного предательства, которое и предательством-то и не назовешь. Так, ошибка.
– Мне постоянно кажется, что с тобой в любую минуту может что-то случиться. Ну, например, сердечный приступ.
– Нет-нет, не переживай. Просто я думаю, как буду жить дальше.
– Если я оставлю дверь приоткрытой, так, чтобы видеть тебя, а сам буду играть на рояле, я не помешаю тебе?
Ну не дурак ли он? В собственном доме задавать такие вопросы?! Это как же нужно себя не уважать!
– Да. Конечно. К тому же это твой дом. – Последние слова она произнесла с каким-то особым чувством.
Герман, оставив дверь приотворенной, сел за рояль. Теперь он видел эту картинку словно в раме – девушку, сидевшую в задумчивости перед слепым заснеженным окном. О чем она думает?
Он принялся наигрывать самые разные мелодии. Смешивал их, сочинял на ходу вариации на заданные им самим темы, варьируя и изменяя мотивы, пересыпая их сложными аккордами и внезапно переходя из минорной гаммы в мажорную и наоборот. Но минорных тем было все равно больше, и они рождались из образа очень странной, быть может, запутавшейся в своей собственной жизни девушки, которую случайно приютил у себя немолодой уже, но и не старый еще композитор. И никаких ассоциаций
