Знаю, что не хочешь никуда ехать. Но вдруг, Петюнь. Всят-ко в жизни бывает. Съезди, а. Говорят она баба дельная, и не таких на ноги подымала.
– Да к кому ехать-то, не пойму?
Теща повернулась, и Пуздрыкин чуть не упал со стула. На сковороде скворчали янтарные розвальни желтка. Вокруг них в белой пенящейся глазури, как пузыри в ливневой луже, прыгали и шипели мелкими потревоженными гадами червяки сала. От увиденного Пуздрыкин чуть не лишился сознания. Теща же ставить сковороду на стол не торопилась. Описывая ею перед носом зятя круги, она приговаривала.
– Ты съезди, а. Адрес у меня есть. Расскажешь ей, что да как. Ее Марья зовут. Знахарка. Может, сколдует чо. Говорят, она зелье варит. Никого без зелья не отпускает. На травах, на корнях, на духе людском, что от сердца идет. А я знаю, ты же любил Лизку-то. Так, чай, съездишь, Петюнь, а?
После седьмого по счету оборота сковороды вокруг Петюниного носа, у обладателя обширной лысины и трехнедельной щетины на голове от голода взбухла и запульсировала венозная жила, а и без того сизые от прожитых лет глаза Пуздрыкина стали медленно заволакиваться туманом бессознательного.
– Поеду, – прохрипел он, а сковорода легла на стол.
Экипированный к походу Пуздрыкин стоял в прихожей и перлюстрировал свою походную сумку. Отпросившись с работы на неделю, Пуздрыкин для себя решил, что на самом деле никуда не поедет. Даже и до вокзала не дойдет.
«Жену завтра-послезавтра и так бог к себе призовет – так зачем? Устрою себе отпуск. Покучу», – думал он.
Невербальное воплощение этого «покучу» Петр Петрович видел в лице непременно двух отвязных девиц старшего пубертатного возраста, каждая из которых долженствовала носить лиф не менее третьего размера.
– Только давай так, милок, – заскрипело из коридора, и Пуздрыкин сразу вспомнил себя, только лет на 40 моложе, пойманным на воровстве батареек. Лицо предательски залил сурик стыда. – Вернешься – билет покажешь, а то я тя знаю – за угол и к бабам. А Лизка помирай. Вот, держи. Для лекарства.
И теща протянула зятю пустую бутыль. Не желая лишний раз растрачивать себя на споры, Пуздрыкин вывалился из квартиры.
Но, едва отойдя от дома, первую часть замысла решил осуществить. Купил бутыль Новотерской, зашел за угол и у гаражей стал переливать содержимое в тещину тару.
– Да, если вдруг по дурости решишь не ехать или там воды из колонки набрать – знай, – пригвоздил Петровича к месту знакомый до смерти скрип связок, – Лизка хоть и плоха, но еще в сознании. Шепну – так завещание враз перепишет.
– Да что вы, мамо…. Я это …я вот тут…
– Ну да, ну да. Пить захотел.
Новотерская выскользнула из влажных рук Пуздрыкина и с шипением покатилась по земле. Теща посеменила к дому.
Протягивая вагонной проводнице билет, Пуздрыкин то и дело озирался и смахивал виноградного калибра
