Хилон Хилонид, который при их появлении отвесил глубокий поклон. Вспомнив о своем вчерашнем предположении, что это, возможно, любовник Эвники, Петроний улыбнулся. Стоявший перед ним человек не мог быть ничьим любовником. В странной его фигуре было что-то жалкое и вместе с тем смешное. Он был не стар: в неухоженной бороде и курчавой шевелюре лишь кое-где белели седые волоски. Худощавый, с очень сутулою спиной, он на первый взгляд даже казался горбатым; над горбом торчала большая голова, лицо напоминало сразу и обезьяну, и лису, взгляд был пронзительный. Желтоватая кожа на лице была вся в прыщах, и усеянный ими сизый нос, видимо, указывал на пристрастие к вину. Неряшливая одежда – темная туника из козьей шерсти и такой же дырявый плащ – говорила о подлинной или притворной бедности. При виде его Петронию пришел на ум Гомеров Терсит, и, ответив взмахом руки на поклон гостя, он сказал:
– Приветствую тебя, божественный Терсит! Что сталось с шишками, которые тебе набил под Троей Улисс, и что сам-то он поделывает на Елисейских полях?
– Благородный господин, – ответствовал Хилон Хилонид, – мудрейший из умерших, Улисс, шлет через меня мудрейшему из живущих, Петронию, свой привет и просьбу прикрыть мои шишки новым плащом.
– Клянусь Гекатой Трехликой, – вскричал Петроний, – твой ответ заслуживает плаща!
Но тут их беседу прервал нетерпеливый Виниций.
– Знаешь ли ты, – спросил он напрямик, – за что берешься?
– Когда две фамилии двух знатных домов ни о чем ином не толкуют, а вслед за ними эту новость повторяет пол-Рима, знать немудрено, – возразил Хилон. – Вчера ночью была похищена девушка, воспитанная в доме Авла Плавтия, по имени Лигия, а вернее Каллина, которую твои рабы, господин, препровождали из дворца императора в твой дом, и я берусь ее отыскать в городе либо, если она покинула город, – что маловероятно, – указать тебе, благородный трибун, куда она сбежала и где спряталась.
– Хорошо! – сказал Виниций, которому понравилась точность ответа. – Какие у тебя есть для этого средства?
Хилон лукаво усмехнулся.
– Средствами владеешь ты, господин, у меня же есть только разум.
Петроний тоже усмехнулся, гость пришелся ему по душе.
«Этот человек сумеет найти девушку», – подумал он.
Тем временем Виниций, нахмурив свои сросшиеся брови, сказал:
– Если ты, голодранец, обманываешь меня ради прибыли, я прикажу тебя забить палками насмерть.
– Я философ, благородный господин, а философ не может быть жаден до прибыли, особенно до такой, какую ты столь великодушно сулишь.
– Так ты философ? – спросил Петроний. – Эвника мне говорила, что ты врач и гадатель. Откуда ты знаешь Эвнику?
– Она приходила ко мне за советом, ибо слава моя достигла ее ушей.
– Какого же совета она просила?
– По любовному делу, господин. Хотела излечиться от безответной любви.
– И ты ее излечил?
– Я сделал больше, господин, я дал ей амулет, который принесет ей взаимность. В Пафосе, на Кипре, есть храм, где хранится пояс Венеры. Я дал ей две нити
