исповеди Н.Г. я, при всей привычке, был в некотором недоумении: почему она ему это позволила? Бросить школу, заточить себя в четырёх стенах, то есть.
Но Н. Г. развеяла мои сомнения. Оказывается, это было необходимо для духовного спасения личности Ярослава. Потому что школа эту самую личность просто убивала.
Н.Г. писала мне:
Теперь я уверенна, что забрать его из школы надо было практически после первого класса или не отдавать вовсе, когда он был здоров психологически.
Он сам называет школу тюрьмой и в этом я с ним согласна. На мой взгляд, все восемь лет он осуществлял борьбу с системой за право творчески относиться к жизни, не осознавая, конечно, так как это делают взрослые. В силу его непонимания как здесь, в мире, все устроено, его борьба приобрела такие уродливые формы протеста – протеста против самой жизни в социуме, собственной жизни в предметном мире. Он пытался сохранить себя как личность.
Я не замечала этой борьбы, я зарабатывала деньги для семьи, слишком сконцентрировавшись на земных ценностях и проявляя эгоизм.
И далее:
Сейчас у меня ощущение, что в отношении с Ярославом я иду по тонкому льду. Я пытаюсь пройти, опираясь в своем понимании на какие-то вещи более высокого уровня абстракции, приняв аксиому о целесообразности всего происходящего.
Итак, спасая своего сына, Н.Г. позволила ему… собственно, всё что угодно – позволила. Что хочешь – то и делай. Ярослав решил, что самое его любимое и притом спасительное для его личности дело – ничего не делать.
В результате: инфантильность (в 15 лет голос у него как у 10-летнего), атрофия воли (как её тренировать?), асоциальность, неумение общаться – и это именно в том возрасте, когда такую огромную роль играет общение со сверстниками.
Зато – он спасает свою личность!
Н.Г. писала:
Как Вы понимаете речь идет не о том, чтоб бросить школу. Он не бросил ее, а перешел на альтернативную форму образования. Если бы он там остался, то кончилось бы это психушкой. У него тяжелейшее состояние тогда было.
Вопрос стоял остро или психбольница или детский дом. Я попыталась найти третий выход.
У Гурджиева – четвёртый путь, а у Н.Г. – третий выход.
Ещё она очень настойчиво допытывалась у меня, насколько особенности Ярослава определяются генетикой.
Меня интересует Ваш взгляд на тему «психологической генетики», если можно так сказать. Точнее: насколько возможна передача паттернов поведения, даже ценностных установок посредством генов. Если есть такое явление, возможна ли корректировка, и если да, то насколько?
Вопрос второй. Как различить простому человеку, типа меня, где в поведении у ребенка проявляется признак «подростковой депрессии», а где банальная разболтанность?
Я могу ошибаться, но у меня складывается полное ощущение, что Ярослав внутренне сильно похож на своего
