читает вслух.
Три снегиря на ветке за окном —
Отец и Сын и их Святейший Дух.
Светлая седмица
Розовым неистовым теплом
полыхнуло по сердцам и душам —
вишня зацвела! Так не нарушим
дерева цветущего псалом.
Колокол взрывает тишину —
славит благоденствие седмицы,
в центре суетящейся столицы
возвещает жизни новизну.
Купола вбирают солнца свет —
возвращает золото сторицей
чистотой и свежестью страницы
будущих минут, часов и лет.
Смертию Христос, поправши смерть,
утвердил небес обетованность,
и простил грехов нам окаянность,
и возвысил всю земную твердь.
Мой путь не повторить
Натягиваю сердца тетиву…
Натягиваю сердца тетиву
и растворяюсь в вечной круговерти.
Смотрю в глаза неодолимой смерти.
Но существую – стало быть, живу.
А если я живу, то я люблю —
колокола и воробьёв на ветках,
читать стихи и кофе пить с соседкой —
и в этом смысл таинственный ловлю.
А смысл один – мой путь не повторить
ни солнцу, ни ветрам, ни менестрелю,
ни соловью, ни даже свиристели,
и их за то не следует корить.
Всех создал Бог в единственном лице
и хочет видеть нас в оригинале.
И это всё отражено в астрале,
во времени, да и в самом Творце.
«Скандалили вороны поутру…»
Скандалили вороны поутру.
Шагали чинно – вдруг такая пруха!
Но было им совсем не по нутру
делить сухую серую краюху.
Тянули клювом, каждая к себе,
и каркали – ну разве что не матом,
предпочитая утра свет – еде
в таком вот споре, чуть жуликоватом.
Одна в настрое очень боевом
ударить в темя клювом норовила.
Другая, уклонясь, в порыве злом
над коркою расправу учинила.
Они валяли и клевали хлеб,
что равнозначен телу Иисуса.
Была Голгофа, но ведь был и хлев,
поправший жало адского иску́са.
Мы каждый раз, открыв свои грехи,
врачуемся священною просфорой.
Так почему же к хлебу мы глухи?
Его судьбу решаем очень скоро.
В ведро, на мусор, в урну, просто в пыль
выбрасываем часть святого тела.
Ужель забыли, что распятье – быль?
Ужели боль Христова отболела?
