мама с ней гуляла.Однажды вдруг прохожие им вслед зло пошутили:
«Наверно, дочку с детских лет, слышь, не кормили!»
Как мама бедная потом рыдала и страдала.
Лет в восемь в школу, как обычно, поступила.
Всех недругов, да и родню порою била.
Двоюродный брат, – кого не трогала, к ней в класс попал.
Сестренки был он младше: себя от дрязг не защищал.
Она ж его, любя, как мать оберегала.
И если кто-то на переменках обижал его,
Она его – обидчика лишь пальцем кулака атаковала.
Теперь все знали: он двоюродный брат ее.
А ставши старше, девочка совсем остепенилась.
Без пропусков ходила в школу, хорошо училась.
Но, как и прежде ела далеко не сытно:
Была худа, длинна и очень любопытна.
К примеру, по субботам она сидела за столом,
Вникая, слушала она рассказы деда, –
О паршах пятикнижья там велась беседа.
«Все будет знать эта “шпиёнка”», – смеялся дед потом.
Еще малышкой с бабушкой готовить научилась
И время потерять на это дело не скупилась.
Вообще, во всем любила старшим помогать:
Пример ей в этом охотно подавала мать.
Вот так она, меж тем, росла в кругу семейном:
В любви одних и в должной
в доме «злой» строгости других,
Во времени счастливом, а потом военном,
В бездумной беззаботности средь знакомых и родных.
В дремотах наших память выдает картинки детства:
Желаем оценить мы – как оно прошло.
Обеты чтимых родичей она усвоила в наследство –
В еврейской эмиграции это расцвело.
А я ведь мог быть «Иванов»
Одно, но горькое, воспоминание
Порою скрытно тиранит мою душу:
Тот детский дом, то детское терзание…
Я неприятие его в себе тушу.
Когда в сорок втором я маму потерял,
Соседка наша отвела меня туда.
Я разве толком тогда что-то сознавал,
Какие меня ждут там люди, жизнь, среда?
Но вскоре очутился я в одной семье.
В Москве прошло тогда постановление –
Сирот войны брать на усыновление.
И был патриотический почин в Москве.
И мужа этого семейства я не знал.
Мой «новый папа» был славный русский летчик.
А вот с его женой я много бед познал…
Но в моей жизни включился новый счетчик.
Из странствий вдруг приехала моя родня –
Сестра родная бати убиенного.
Она взяла из дома детского меня:
Голодного, раздетого, смиренного.
Как больно временами это вспоминать.
Прошло так много долгих и счастливых лет.
Я был бы может Иванов сейчас, как знать?
Но бог есть, это не случилось – к счастью, нет.
Когда-то девочка и мальчик были
Когда-то девочка и мальчик в семьях были,
Своей любовью эти дети дорожили.
Их мамы с папами всю
