что один из богатых хлебных торговцев, сделавший заблаговременно крупные закупки зерна, назначил его в продажу по ценам несоразмерно высоким.
Николай послал одного из своих флигель-адъютантов узнать о причинах подобной спекуляции и спросить, не согласится ли торговец понизить цену.
– Не могу! – был ответ, – мне самому хлеб обошелся дорого и мне нельзя продавать его в убыток.
– В таком случае, – сказал император, – я не хочу ни принуждать торговли, ни разорять бедного человека; я требую только, чтоб он не смел ни одной четверти продать ниже заявленной цены.
Одновременно с этим сделано было распоряжение, чтобы из казенных складов хлеб продавался в розницу по цене осенней закупки. Эта мера принесла спекулянту более ста тысяч рублей убытку.
Император Николай Павлович занимался часто до двух и даже до трех часов ночи. Камердинер его говаривал: «Засну иной раз, а потом очнусь и подумаю: не пора ли государю раздеваться? Загляну, а он сам разделся и лег. Иной раз слышу шорох; смотрю, а государь, заметив, что я заснул, на цыпочках проходит мимо меня».
Государь был очень набожен. Окончив занятия, он всегда коленопреклоненно молился перед киотом, прилепив восковую свечку к спинке стула. Раз, утомившись от трудов, поздней ночью, он задремал, склонив голову на сиденье стула. Между тем, свеча нагнулась, и воск стал капать близ самой головы. Камердинер, увидав это, разбудил государя и позволил себе заметить:
– Ведь вы, Ваше Величество, наверное, так делаете, чтобы не знали, что вы ночью молитесь?
– Да, – отвечал государь.
– А вот, свеча-то наклонилась и воск на стул капает; еще немного и капнула бы вам на голову знак бы остался (у государя, как известно, была лысина) и все догадались бы.
– Правду говоришь, старик, – заметил государь.
– Не позволите ли, я аналойчик сделаю?
– Нет, хуже, будут знать.
Тогда старик камердинер устроил в киоте выдвижную дощечку, в которую вставил металлическую трубку для свечи.
Великим постом, в самую распутицу, император Николай Павлович ехал в санях в одиночку по Невскому проспекту. Он ехал тихо, потому что снегу было мало, а воды и особенно грязи пропасть, – она стояла целыми лужами, несмотря на то, что множество народу с метлами и лопатами расчищало улицу.
Государь заметил, что все, кто шел ему навстречу, снимая шляпы, улыбались.
– Не забрызгало ли меня грязью? – спросил он своего кучера.
Кучер обернулся и видит, что за царскими санями прицепилась девочка лет десяти, в изношенном стареньком платье, мокрая и грязная.
Кучер со смехом сказал государю в чем дело. Когда Николай Павлович сам повернулся к девочке, она не робея сказала:
– Дядюшка, не сердитесь… скорей домой хочу, видишь, какая мокрота, а я и то вся измокла.
Император приказал остановиться, посадил
