двадцати лет назад, но ни разу я не напоминала о том обещании… напоминаю только сейчас!
Елизавета невольно потупилась. Как ни много рассказывала ей дочь о своей жизни во Франции, в этих откровениях оставалось еще много темного, неясного. Кто знает, чем была некогда Мария обязана этой загадочной маркизе, какую клятву могла ей дать!
– Будь по-вашему, – сказала Елизавета. – Мы примем приглашение!
Если князь и хотел поспорить с женою, то не успел: маркиза набросилась на них с такими бурными изъявлениями благодарности, так ловко перевела беседу в иное русло, поведав о своем намерении уже скоро быть в Лондоне, увидеть Марию, что Измайловы думали теперь только о дочери и о том, какие слова привета передаст ей от них маркиза.
Ангелина тоже чувствовала облегчение, что не придется наносить тяжкую обиду мадам Жизель и Фабьену, однако ее не оставляло ощущение, что маркиза д’Антраге достаточно ловко обвела их всех вокруг пальца… А зачем ей это понадобилось – бог весть.
Непонятно какие причины побудили многих именитых нижегородцев принять приглашение графини де Лоран, однако собрание в ее доме оказалось весьма оживленным, но почтенных лиц явилось весьма мало: все больше молодежь, как если бы все родовитые горожане откупились сыновьями и дочерьми, подобно Измайловым, которые не нашли в себе сил быть у француженки, однако Ангелину отпустили беспрекословно.
Танцы следовали один за другим беспрерывно. Все танцевали как ошалелые – чему во многом способствовало шампанское, щедро разносимое лакеями.
Фабьен сбился с ног, пытаясь оказать равное внимание всем дамам, но чаще прочих танцевал все-таки с Ангелиной. Все нежнее от танца к танцу сияли его глаза, крепче сжимали ее талию его руки. Его возбуждение росло, и, оказавшись прижатой к нему в сумятице котильона, Ангелина ощутила бедром его напрягшуюся плоть.
Она испуганно уставилась в темные глаза Фабьена, и в них вдруг вспыхнул такой пожар, что Ангелина опешила. По его лицу прошла судорога с трудом сдерживаемого желания, и хриплый шепот: «Je vous aime! Je vous desire!»[23] – поверг Ангелину в полное смятение. Казалось ей, все увидели, что творится с Фабьеном, все услышали его слова. На балу столько девиц, но только к ней, Ангелине, он осмелился обратиться так непристойно. Опять она опозорилась, опять оказалась хуже всех!
Едва сдерживая слезы стыда, Ангелина вырвалась из рук Фабьена и ринулась прочь.
Какое-то время Ангелина стояла в углу, силясь отдышаться, тупо глядя на толпу танцующих и слушая болтовню молодых людей.
Какой-то франт захлебывался от наслаждения, перечисляя прелести парижской жизни, и в глазах его светился фанатичный пламень. Так же сияли только что глаза Фабьена, однако это был свет любви, свет страсти. На балу столько девиц, но только Ангелине, ей одной открыл он свое сердце, она одна смогла взволновать его! Почему же она так испугалась?
Я вас люблю! Я вас хочу!
