«куна», она же «квана», на дари и пушту означает – «жопа». Кундуз и был таким местом, хотя название у него, говорили, имело иные корни.
Так вот, нужно отдать должное Игнатову, он умел поднять людей на обустройство. И толк в строительном деле знал. Только благодаря ему к февралю 1982 года редакция из палатки сумела переселиться в новое, очень хорошее по афганским меркам здание.
А с остальными политотдельцами я в самом начале разошелся нормально. Не трогали друг друга, вот и все. Причиной разлада послужило дежурство по политотделу, которое было возложено и на редакцию. Я попытался восстать, доказывая, что со времен Семена Михайловича Буденного существует приказ, запрещающий использовать сотрудников редакции не по прямому назначению. Более того, нарком предписывал выделять из людей, способных к газетной работе, помощников, если в редакции не хватало людей по штату. Именно для «дивизионок»! И приказ этот был в силе.
– Мало ли что, – угрюмо сказал замначпо, личность какая-то стертая. – А кто Афган предусматривал?
И вновь включил редакцию в график дежурства.
Само дежурство представляло следующий акт. В шесть часов вечера дежурный, как правило младший офицер, садился за телефон в предбаннике у начпо и всю ночь по зыбкой, рвущейся поминутно связи обзванивал замполитов частей, уточнял выполнение планов мероприятий, передавал приказы, телефонограммы, принимал отчеты о выполнении социалистических обязательств. Утром все записи в журнале представлялись политаппарату, и бумажная мельница вертелась веселей. Избавиться от унизительных ночных бдений помог случай.
В Ташкургане я по рассказам комсомольского секретаря и беседам с солдатами собрал материал для очерка о боевой подготовке в горно-пустынной местности. Героем очерка был сержант Барабанов. Лицо реальное. Смелый, сильный и очень рассудительный парень. Потому и сам выжил, и людей не терял, будучи в должности заместителя командира взвода. Правды в том очерке было на три копейки. Рота шла по пятам за группой моджахедов, которые периодически прижимали ее огнем к земле. А у меня это был учебный бой. Условно раненый на самом деле умер от потери крови, потому что в ущелье, куда ускользали «духи», у них была парочка зенитных пулеметов. А я писал, что солдатские ботинки скользили по сухой траве на склонах...
Так вот, вырванный из процесса творчества приказом идти на дежурство, я всю ночь писал этот очерк. В каком-то упоении и адреналиновом предвкушении завтрашнего скандала. Быстро же я просчитал, что ничего в Афганистане с непокорным сделать нельзя. Или убить, собаку, или в Союз отослать. Но первое еще надо уметь, а второе – просто неосуществимо.
Утром замначпо протянул руку за журналом.
А я ему стопку листов.
– Что это?
– Это очерк о сержанте Барабанове.
– Как? А где планы выходного? Сводки из частей?
– Я их не принимал. Я журналист и буду заниматься своим делом.
– Ну, держись, старлей. Я сейчас Игнатову все доложу.
