аскеты, женоненавистники, монахи, разбивавшие древние сокровища Александрии и т. п. Так же точно, лишь в более последовательной и законченной форме, думает о «естественном» и «сверхъестественном» Шопенгауэр. Эгоизм, по нему, нечто само по себе ясное, «естественное»; напротив, любовь, сострадание, сочувствие – нечто непостижимое в мире, «сверхъестественное». Владимир Соловьев утверждает, напротив, что любовь и единение в мире сами по себе понятны, начиная с любви матери к ребенку – частице собственного существа; а это ненависть, злоба и эгоизм именно таинственны, непонятны, не «естественны».
Так же мыслили истинные аскеты, подвижники, и мысль Соловьева принадлежит, несомненно, миросозерцанию древних отцов. «Естественное», сообразное существу обыденной действительности – это наше состояние в раю и по искуплении. «Неестественное» и извращенное – состояние греха и эгоизма. Здесь возможно свободное от нетерпимости и ригоризма, ясное, светлое и здоровое миросозерцание, побуждающее не отрицать, а развивать существующие определения жизни, способности и силы, единственное миросозерцание здоровых умов всех времен, служащее настоящим фундаментом науки и культуры вообще.
Повсюду в религиозной деятельности диких народов заметно стремление приобрести власть над судьбой, так что тут два рода духов: те, которые должны быть закляты (злые духи) и те, которыми эти первые заклинаются (благодетельные духи). Возможно развитие в ту и другую сторону, и это стоит исследовать. Кажется несомненным, что в христианстве мы имеем ведь развитие идей второго рода: превозмогает и «больше всех» Бог любви, всемирное Добро. Вера в то, что Добро превозмогает, дает человеку власть над Судьбой, так что наконец Судьба и Добро совпадают в его мысли («Судьба Пушкина» у Вл. Соловьева).
Первобытный человек думает, что получает власть над своим собратом, имея в руках его одежду, остатки пищи, отбросы, зубы, волосы, зная, наконец, его имя. Это переносилось потом и на покойников. Так значительна казалась связь человека с тем, что с ним имело такую или иную связь. Следовательно, – так широка оказалась «личность» его. В высшей степени интересно различить и подчеркнуть в нашем современном мышлении элементы такого расширения личности: во всяком случае, до сих пор есть вера в тесную связь «личности» с ее именем. Но в своем конкретном значении не есть ли бессмертие личности – в сущности бессмертие имени в наших глазах?
Религия – лишь лишний инвентарь, приправа, оригинальная мебель в обиходе «интеллигентной» толпы; она столь же мало активна, столь же мало имеет влияний на ход жизни, на понятия и стремления людей. Это «почетный член» в их душевном «совете». Было бы, разумеется, разумнее вынести из комнаты эту лишнюю мебель, чем лицемерно показывать вид, что она действительно нужна и вас занимает.
Откуда общепринятое теперь различие in genere «знания» (науки) и «веры» (религии)? Оно, очевидно, – случайного (исторического)
