сорок пять, а мне десять.
– Совершенно верно.
– Предположим, тебе понадобилось куда-то съездить, и я должен остаться дома один. Если я научусь и в таких случаях сумею сам о себе позаботиться, ты разрешишь мне пожить здесь сколько-то времени?
– Тебе, может, завтра же захочется домой.
– Нет. Мне не захочется.
– Ну что ж, договоримся с тобой так: ты можешь оставаться здесь, пока тебе хочется или же пока тебе позволяет мама.
– А ты?
– Я вынужден здесь оставаться.
– Нет, я хочу сказать, ты-то как на это смотришь? Ты мне на сколько разрешишь тут остаться?
– Что до меня, то оставайся до тех пор, пока тебе надо будет уехать.
И мой отец вскочил на большой велосипед и понесся вниз по Малибу-роуд с самой что ни на есть предельной скоростью. Никогда я не видел, чтобы кто-нибудь мчал на велосипеде так быстро. Я тоже сел на свой маленький красный, который теперь стал слишком мал для меня, и попробовал выжать из него все, что возможно, но я знал, что отца мне все равно не догнать. Он мчал все дальше по шоссе, потом вдруг повернул и уже медленнее поехал обратно.
– Я хочу, чтобы ты запомнил вот что, – сказал он мне. – Ничего в твоей жизни не должно быть только так и никак иначе. Ты можешь оставаться у меня, пока не захочешь домой. Ты можешь вернуться ко мне, когда тебе снова захочется. И это, и все остальное в твоей жизни не должно быть только так и никак иначе.
– Понятно, па.
Меч
Отец мой знает, что временами я злюсь на него, а порой даже ненавижу. Он сам сказал мне однажды, что знает, а я-то все время думал, что это мой секрет. Он говорил со мною об этом, как о чем-то вовсе нас не касающемся. Он сказал, что вполне естественно, чтобы сын время от времени испытывал ненависть к своему отцу, а равно и к матери, иногда же – ко всем на свете.
– Человек способен любить, – сказал он, – но способен также и ненавидеть. В основном он, конечно, любит, но и без ненависти ему не обойтись. Ненависть – полезнейшее чувство, если его правильно понять.
Когда мой отец сказал, что завтра же утром мне, может быть, захочется домой, к матери, я разозлился на него и закипел ненавистью. От отца моя ненависть не укрылась, и мне сразу сделалось стыдно.
Мы спустились по лесенке из гаража, вошли в дом, и отец включил проигрыватель и поставил свою любимую пластинку – концерт Моцарта. Он подошел к окну и стал смотреть на море. А мне пришло в голову покопаться в его рабочем ящике и проверить, все ли инструменты на месте. Было очень тихо. И очень тихо играл рояль, очень тихо, но не так, чтоб его не расслышать и не угадать, что он скажет дальше.
Я сказал отцу:
– Ты хочешь, чтоб я завтра уехал?
Он не обернулся. И не ответил сразу, но я знал, что рано или поздно он ответит.
– Слушай, – сказал он наконец.
Он заговорил очень тихо, но я все равно слышал, и его слышал, и рояль, и впечатление было
