сделать в таких случаях – это убрать не причину, а следствие, то есть снять судороги.
У меня вновь, как в роддоме, потекли ручьем слезы. Юрий старался не замечать их. Он продолжал объяснять мне возможные причины судорог у ребенка, которые, в конечном счете, сводились к одному – незрелости нервной системы из-за слишком раннего рождения. Я внимательно слушала эти разъяснения, но главное – явственно ощущала, что не одинока в борьбе за жизнь своего сына, что Юрий еще один человек помимо меня, который страдает, мучается от Сашиной боли. А самое главное – помогает моему ребенку, то есть делает то, что не в силах сейчас сделать для него даже я.
Мне стоило больших усилий, чтобы, наконец, сдвинуться с места, попрощаться с Юрием и уйти. Я не поехала в тот день на занятия, а несколько часов проходила по близлежащим улицам, то и дело, возвращаясь к клинике. Я смотрела каждый раз на крайнее слева окно на втором этаже, словно так можно было о чем-то узнать. Что я могла сделать? Любые мои действия в этой ситуации были бесполезны. В моей душе словно полыхало пламя – такой душевной боли, надежды и бесконечной любви к своему ребенку, как в тот день, мне не доводилось прежде испытывать. Я едва вынесла это чувство.
Дома я не стала говорить, что Сашеньке плохо. Я не хотела обсуждать эту тему с родными своего мужа. По внутренним ощущениям мне казалось, что я несу полную чашу с водой, из которой боюсь пролить хотя бы каплю, потому что это может повредить моему сыну. Разговор о его состоянии мог расплескать чашу, поэтому на задаваемые мне вопросы я отвечала односложно, но, к счастью, никто и не настаивал. С мамой я разговаривала по телефону каждый день, но давала только информацию о Саше – о своих переживаниях говорить не могла.
На следующий день я с нетерпением ждала, когда на детскую кухню придет Люба. Вот она, наконец, появилась и еще с порога сказала, что Саше стало гораздо лучше, судорог больше не было. Люба получала подробную информацию от дежурных медсестер, с которыми давно подружилась, ведь ее дочка лежала здесь уже два месяца. В этот момент по коридору мимо кухни медленно прошел Юрий Иванович с запеленатым ребенком на руках. Юрий шел очень осторожно, словно плыл по коридору, при этом неотрывно смотрел на лицо малыша, видимо, страшась причинить ему малейшее беспокойство от движения. При других обстоятельствах я не смогла бы сдержать улыбки, глядя на эту картину: слишком несовместимой казалась замедленная походка Юрия с его высокой сильной фигурой и длинными ногами, не привыкшими столь плавно передвигаться. Но сейчас меня словно обдало теплой волной – это была нежность, благодарность и еще что-то, для определения которого пока не находилось слов. Даже если Люба не шепнула бы мне, что Юрий несет на физиотерапевтические процедуры моего ребенка, я бы все равно поняла, что это так, потому что все остальные дети в отделении были в хорошем состоянии, и их можно было безопасно переносить.
Прошло несколько дней,
