рублей в месяц, дает огромные денежные потоки, часть которых, разумеется, прилипает к лапкам тех, кто эти потоки направляет. Где-то еще в середине 90-х Боровой, тогда депутат, сообщил, что для того, чтобы стать судьей Верховного Суда, нужно заплатить взятку в 2 миллиона долларов. И ни один судья Верховного Суда, надо сказать, Борового не опроверг и не потребовал возбудить против него уголовное дело за клевету. Но ведь как-то же потом судьи ВС эти деньги отбивают. Видимый путь – взятки. Но ведь возможен и плохо видимый путь – проценты от денежных потоков от содержания арестантов.
Значит, есть в России лица, заинтересованные, чтобы тюрьмы были всегда заполнены. Не так ли?
Но все же это сложное объяснение, а в среде арестантов непомерное продление срока следствия имеет простое объяснение – это наглая бесцеремонная пытка. На воле трудно представить себе условия тюрьмы – в этих условиях надо побывать, чтобы понять, что значит проводить месяцы и годы в замкнутом помещении, скажем, в камере в блоке БС Бутырки – на 10 квадратных метрах отгороженный ширмочкой унитаз и четыре человека арестантов. Это лучшие камеры Бутырки! Из уважения ко мне и по требованию правозащитников меня перевели из общей камеры в такую. И вот на этой площади ты находишься круглые сутки месяцами и годами.
Опытные арестанты мне с усмешкой рассказывали о действенности вот такого затягивания подонками-следователями времени следствия: «Приходит такой арестант в хату и заявляет, что он не виновен, что его адвокат это докажет. Месяца через два его настроение падает, через полгода он готов идти на сотрудничество со следствием, а через год готов по своему сфальсифицированному следствием делу все признать, лишь бы быстрее суд и быстрее вырваться из Бутырки на зону». То есть правоохранители используют продление сроков следствия, чтобы пыткой тюремного заключения и подлостью судей, не обращающих никакого внимания на доводы адвокатов, заставить невиновных признать себя виновными.
Я просидел в Бутырке 20 дней в компании (считая в двух камерах) 25 человек. Так вот, я был там самым востребованным арестантом, поскольку за эти 20 дней трижды встречался с правозащитниками и один раз меня водили на рассмотрение моей апелляционной жалобы по видеоканалу. Так вот, за эти 20 дней еще двоих моих сокамерников (из 25-ти) вызывали на чтение дела, одного возили на психиатрическую экспертизу и одного вызвали к адвокату. Еще один не выдержал и написал при мне заявление на сотрудничество со следствием, через пару дней после этого его возили к следователю. Все! Остальные арестанты просто сидели. Их просто пытали тюрьмой.
Поэтому вы вряд ли удивитесь, что в понимании арестантов судьи, прокуроры и следователи – это не люди, а нелюди – самые подлые мрази, живущие в Рашке. Но, само собой, арестанты считают, что с этой мразью сделать ничего невозможно. Когда я рассказывал, за что я сижу, они, разумеется, как и все граждане в России, соглашались, что такой закон России необходим, «но вот видишь, что эти… с тобою, дядя Юра, делают!».
