губя,Меня не узнал ты
в сиянии лунном,
И я не узнала
тебя.
Из века двадцатого
в век двадцать первый
косой перепрыгивал
снег.
В ту ночь измотал мне
последние нервы
наш спор, набирающий
бег.
Но было еще далеко
до разрыва,
вся ярость
залогом тому…
Стернею бегом
по заснеженной ниве…
В дому – по кому.
По кому?
Во лжи,
забвении
и спорте —
Тебя
воспитывала
Власть,
О матчах и турнирах
спорьте,
И жизнь пойдет
и в лад,
и в сласть…
Романтика
туристских
сходок,
И бардовская
псевдоглубина,
Атеистических уродов
плодила
нищая
страна…
Сутулый и коленопреклоненный
Ты мне милей,
Чем гордый и обидой напоенный,
Что с каждым днем осознаней и злей.
Люби меня, забудь гордыню,
Люби меня, люби меня и все…
И поздней осенью, когда земля
остынет,
Нас Бог спасет…
Топит, вправду, не море, а лужа,
Жизнь моя, отнюдь, не на ять,
Самодура, чужого мужа
Стану прихоти исполнять.
Станут крупные звезды двоиться
В остывающем зеркале луж,
И, с рассветным ознобом, примстится
Почти любящий, почти муж…
Окунь
Окунь ловился в волжских верховьях,
На льду сидел ты почти до апреля,
А я все маялась своей любовью,
Во мне в ту зиму ангелы пели…
Потом ты встал, сложил удило,
Протер очки и сказал прозрачно, —
К чему в мороз ты так странно чудила? —
А дальше ругнулся довольно смачно.
Ну, почему за грехи прародителей
Платим такой несравненной платой
В несовершенной земной обители,
Будто позор не смывшие каты?
Страшней вавилонского столпотворения
Непонимание, непонимание.
И не поможет стихотворение:
В непониманье, как в омут канет.
Черная речка времени
В бездыханном прошлом
спрятано мое детское дыхание,
и первые обвинения миру,
там я искала себе —
слава Богу, не осилила —
неподъемную Лиру —
влиять на ход Истории —
мечта розового детства.
Локти кусала в кровь,
что на Черной речке —
не остановила…
Просто некуда деться бывало
от этих непотребных страданий
опыта
