как пот, едва проступая на его лице, сразу же испаряется, а Клэр у зарешеченного заднего вентиля «Сааба» дразнит собак кусочками курицы, единственное, что приходит на ум, – вы цветшие фотокарточки на фотобумаге фирмы «Кодак», сделанные много лет назад и пылящиеся, как правило, в коробках из-под обуви на чердаках.
Вам они знакомы: пожелтевшие, мутные, на заднем плане всегда присутствует нерезкое изображение большой машины, а наряды выглядят удивительно стильно. Глядя на эти фото, поражаешься тому, как милы, печальны и наивны мгновения жизни, зафиксированные объективом, – ведь будущее по-прежнему неизвестно и еще только готовится причинить боль. В эти мгновения наши позы кажутся естественными.
Наблюдая, как дурачатся в пустыне Дег и Клэр, я вдруг понимаю, что до сих пор мои попытки нарисовать собственный портрет и портреты моих друзей удачными не назовешь – они слишком расплывчаты. Чуть-чуть поподробней о них и о себе – не помешает. Переходим к наброскам с натуры.
Начну с Дега. Около года назад машина Дега подкатила к тротуару напротив моего дома, ее номера штата Онтарио были покрыты горчичной коркой оклахомской грязи и насекомыми Небраски. Когда он открыл дверцу, на тротуар вывалилась груда барахла, среди прочего – немедленно разбившийся флакон духов «Шанель Кристаль». (Знаешь, лесбиянки просто обожают «Кристаль». Такие яркие, такие спортивные.) Я так и не выяснил, как у него оказались духи, но с этого момента наша жизнь стала значительно интересней.
Вскоре после приезда Дега я подыскал ему жилье – пустующее бунгало между моим и Клэр – и работу на пару со мной в баре «У Ларри», где он быстро стал кем-то вроде повелителя умов. К примеру, однажды он поспорил со мной на пятьдесят долларов, что сумеет заставить местную публику – скучных пустозвонов, неудавшихся За-За-Габор, второсортных байкеров, варящих кислоту в горах, и их байкерских телок с бледно-зелеными блатными татуировками на пальцах и лицами того отталкивающего цвета, какой бывает у выброшенных на помойку, намокших восковых манекенов, – он поспорил со мной, что до закрытия сможет заставить их пропеть вместе с ним «It’s a Heartache», – отвратительную, давно вышедшую из моды шотландскую любовную песню, которую ни разу не извлекали из музыкального автомата. Идея была абсолютно дурацкой, и, разумеется, я принял пари. Спустя пару минут, когда я, стоя в коридоре под висящей на стене коллекцией наконечников индейских стрел, звонил в другой город, внезапно в баре раздались немелодичное блеяние и рев толпы, сопровождаемые колыханием причесок «вшивый домик» и вялым рукоплесканием байкеров, не попадающим в такт песне. Не без восхищения я вручил Дегу его полтинник, пока какой-то устрашающего вида байкер обнимался с ним («Люблю я этого чувака!»), а потом увидел, как Дег положил купюру в рот, пожевал ее и проглотил.
– У-у-у, Энди. Человек – это то, что он ест.
Поначалу люди относятся к Дегу подсознательно с опаской и подобно тому,
