style="font-size:15px;"> – А Марию ты зачем упрекнул, Иуда?
Иуда сразу опустил глаза и ничего не ответил.
– Какую Марию? Когда? – не понял Филипп и сперва развернулся всем телом к Иоанну, а затем – к Иуде.
Тут снизу донеслось сначала женское пение, а следом за ним раздраженный мужской голос.
Трое сидевших под маслиной посмотрели вниз по склону горы и увидели, что паломники уже закончили строительство шалаша, что женщина теперь поет, а мужчина упрекает ее в праздности и требует от нее ужина. Лишь некоторые слова достигали вершины горы, но их было вполне достаточно, чтобы понять, что происходит.
– Я не упрекал ее, – сказал Иуда, не отрывая взгляда от долины. – Я просто сказал, что масло это можно было продать за большие деньги, а деньги раздать нищим.
– Вы о Марии Клеоповой говорите? Которая вчера помазала Учителя? – стал догадываться Филипп, но на него не обращали внимания.
– А ты что, не помнишь, как было дело? – лукаво улыбнувшись, спросил Иуда, по-прежнему не глядя на Иоанна. – Ты же присутствовал и сам видел… Когда Мария появилась с сосудом, то первой на нее рассердилась Магдалина. Она сразу догадалась, зачем Мария выходила и зачем вернулась с сосудом. Черная Мария Магдалина даже руку протянула, чтобы посмотреть, какой сосуд принесла белая Мария Клеопова и какая на нем этикетка. Но та отшатнулась в сторону, направилась к Иисусу и, встав перед ним на колени, стала лить ему на голову масло и гладить волосы, втирая в них нард… И тут Симон Прокаженный, который возлежал рядом с Иисусом, довольно громко спросил: «Зачем, сестра? Я ведь уже помазал Его, когда Он входил в дом». Но Мария не ответила, обошла ложе и подобравшись к ногам Иисуса, стала и на ноги лить масло. А потом сбросила платок, выдернула заколку одним коротким движением и…
Иуда чуть приподнял красивые брови, осторожно покачал головой и с легкой усмешкой продолжал, глядя в овраг:
– Ты не видел лица Магдалины? Занятное было зрелище. Когда она увидела, что Мария своими волосами вытирает ноги Иисусу, лицо ее побелело… Оно и так-то у нее белое при черных ее волосах. А теперь еще белее стало. И на этом белом фоне сверкали, прыгали, кричали, шипели и буравили бедную Марию адские ее глаза! Истинно говорю вам, что все семь бесов, которые некогда сидели в Магдалине, теперь словно опять вселились в нее. Точно – бес гнева. Точно – бес ревности, которая похожа на гнев. Бес зависти, которая похожа на ревность… Сколько я насчитал бесов? Всего трех? Но там и другие были. И я не стану их перечислять, потому что всё это – женские бесы, и нам, мужчинам, их не различить.
– Не любишь ты Магдалину, – тихо и медленно произнес Иоанн, но в голосе его не было ни малейшего осуждения, а только ласковая грусть.
– Я всех стараюсь любить, как велит нам Иисус, – просто и уже без смущения ответил Иуда, отвернулся от оврага и теперь смотрел в глаза Иоанну. – Ты говоришь: я упрекнул!..
