лежали тюбики и кисточки.
– Ты что, Лавр? Решил живописью заняться?
– Почему «решил»? – Ротмистр ловко давил на палитру краски. – Три года отзанимался. Я, Лешенька, ходячее кладбище разнообразных художественных талантов. Матушка мечтала вырастить меня тонкой артистической натурой. Как я играю на рояле, ты слышал.
– Довольно паршиво.
– Это ты еще не видел меня танцующим. Учителя рыдали и отказывались от двойной оплаты. На полковых балах дамы бледнели, когда я их приглашал на вальс или мазурку. Но спасибо хромой ноге, с танцами покончено. – Козловский рассматривал прапорщика с видом Микеланджело Буонаротти, готовящегося отсечь от глыбы мрамора всё лишнее. – В живописи я преуспел больше, чем в музыкальных искусствах. Особенно мне удавались сеансы с натурщицами. Я тебе как-нибудь нарисую ню – пальчики оближешь. В училище и в полку это умение снискало мне большую популярность среди товарищей.
Влажная кисточка запорхала по Алешиному лбу.
– Щекотно!
– Не дергайся!..Вот теперь то, что надо, – удовлетворенно объявил князь. – Хоть на салоне выставляй. Эй, Саранцев!
Притопал старший филер.
– Как тебе?
Саранцев почмокал губами.
– Подходяще. Талант у вас, ваше благородие.
– Где тут зеркало? – нервно спросил Романов, поднимаясь.
Но зеркала в пустой квартире не было.
А тут и телефон зазвонил.
– Ваше благородие, снова Зайкин. Девица идет по Девятнадцатой линии в сторону Большого проспекта! Наши ее ведут!
– Спускаемся в подъезд!
Последние инструкции ротмистр давал уже на лестнице.
– …Ну а если что, просто пали в потолок. Услышим выстрел – через минуту будем. И помни: главное для тебя не Шахова, а ридикюль. Глаз с него не спускай!
Фас-контроль
Подъезд небогатого дома, где квартируют мелкие чиновники, приказчики, портовые служащие. Чисто, но обшарпанно, и ничего лишнего: ни лепнины, ни медных блях на перилах, на потолке не люстра – обычная лампочка, да и ту филеры вывернули, чтоб нельзя было заглянуть с улицы. В подъезде сумрак, торопливый разговор вполголоса.
– …Врач из больницы Штейна, где лечат нервнобольных, алкоголиков и наркоманов, про Алину Шахову рассказал следующее… Сейчас, я в книжке записывал… Не видно ни черта! Подвинься, Лёша, свет загораживаешь. «Извращенно-акцентуированная личность. Типичный продукт нынешней моды на имморализм. Неизлечима и не желает излечиваться». В общем, девица не подарок. Писхиатр сказал, что рано или поздно она себя обязательно угробит. Снова вскроет вены или снотворного наглотается. Если до того не окочурится от слишком большой дозы морфия.
Козловский говорил и посматривал в стекло. Шахова должна была появиться слева и пройти аккурат мимо двери подъезда. Чтобы не вызывать лишнего
