переходящий в надсадный коклюшный кашель, напоминает мне мексиканские корриды да техасские песни про любовь: “Ай-яй-яй-яй, зря не ищи ты…”
Она оседает на пол, мне видна только ее рука с модным маникюром, протягивающая через стол страховку.
– Вы что, не видите, я умираю! Вот-вот ослепну, будьте вы прокляты!
– Рассказывай! Марлен, как ты умудрилась наклеить себе фальшивые ресницы?
– Шлюха вонючая!
– Марлен, сядь на стул и распишись. Сейчас подъедут скорые, тебе придется обождать. Сядь!
Она садится на стул, достает было зажигалку и сигарету “Кул”.
– Ты не кури, ты расписывайся давай, – говорю я.
Она ставит подпись. Приходит Зефф – проводить ее до палаты:
– О-о, какие люди! Марлен, наша подружка-злючка.
– Катись со своими комплиментами, санитар безмозглый.
Приезжают скорые. Да, случаи по-настоящему экстренные. Двое скончались. Битый час все медсестры, дежурные врачи, специально вызванные врачи, хирурги – все до единого работают в шестом кабинете с двумя маленькими детьми, которые выжили.
Марлен натягивает одной рукой свой бархатный жакет, другой красит губы в цвет фуксии:
– Не стану ж я прохлаждаться всю ночь в вашем вшивом отеле?! До скорого, птичка моя.
– До скорого, Марлен.
Temps Perdu[69]
В больницах я работаю уже много лет и, если извлекла для себя какой-то урок, то вот какой: чем хуже пациенту, тем меньше от него шума. Вот почему, когда пациенты вызывают меня по громкой связи, я – ноль внимания. Я – сестра-хозяйка, моя первоочередная задача – заказать медикаменты и капельницы, доставить пациентов в операционную или на рентген. Естественно, в конце концов я все-таки отвечаю, обычно говорю им: “Ваша медсестра скоро зайдет!” Она же все равно зайдет, рано или поздно. К медсестрам я теперь отношусь совсем по-другому. Раньше думала, они все упертые и бессердечные. Но истинное зло – не в них, а в болезни. Теперь-то я понимаю: равнодушие медсестер – оружие против хворей. Болезнь надо побороть, растоптать. Задавить безразличием, если вам так больше нравится. А если пляшешь вокруг больного на задних лапках, то просто поощряешь в нем желание подольше не выздоравливать. Правда-правда.
Когда я только начала работать, услышав из динамика: “Сестра! Скорее!”, я спрашивала: “В чем дело?” Это отнимало слишком много времени, и вообще, в девяти случаях из десяти оказывается, что на телевизоре просто сбились цвета.
И только за теми, кто не может говорить, я приглядываю внимательно. Вот загорелась лампочка, нажимаю кнопку: молчание. Значит, человеку определенно есть что сказать. Как правило, что-то и впрямь не в порядке – допустим, калоприемник переполнился. Вот еще один урок, который я для себя вынесла (а больше, пожалуй, ничего): люди зачарованно следят за своими калоприемниками. Не только психи и маразматики – те забавляются с ними, как с игрушками, серьезно; всякий, кому поставили калоприемник, начинает благоговейно
Потерянное время
