в землянках, спали, не раздеваясь, на ледяном полу и вновь умирали целыми семьями от хворей.
Костя услышал лай деревенских собак.
– Ну, всё, почитай прибыли наконец-то – сказал он и вздохнул.
Преодолев ещё с версту, сани наконец-то остановились у высоких ворот. Отец спрыгнул в снег и принялся колотить в двери.
На стук их выбежала встречать мать, растрепанная, в одной сорочке и шали сверху.
– Ну, что ж так долго то?! – заворчала она.
– Подишь то не на паровозе ехали – буркнул в ответ супруге Тимофей. – Чего хороводишься, иди парня грей, да харч ставь.
Костик смёл веником снег с валенок, отряхнул шапку, зашёл в избу. Дома было чисто и натоплено, в углу, под иконами горела лампадка, на вышитых оконных занавесках играли тени от зажженной свечи, на длинном столе, прикрытые рушником млели пироги. Мать давно поджидала их. После сытного ужина парнишка полез на печь спать. Но сон всё не шёл. Он снова видел румяное веснушчатое лицо, такое дорогое его сердцу.
– Ну что ты будешь делать. Опять она, – подумал про себя Костя – Мотя, милая Мотя…
***
На холмах разлеглась деревенька Кушаки, небольшая, в несколько неровных улиц, охваченная полями со всех сторон, ельником, да речушкой Лобовкой снизу. Утопающий теперь в снегу крестьянский рай жил своей спокойной, размеренной жизнью.
Они шли гуськом по тропе меж огородов, оставляя позади себя вереницу глубоких следов.
– Мы когды придём, ты шапку то с ушей сыми – говорил озабоченно Тимофей своему сыну Ивану. – Да поклонися пониже, всё ж таки уважил нас соседушка.
Высокий парень, лицом весь в мать, чернявый, кареглазый, тонкогубый, слушая отца внимательно, тащил с собою заплечный мешок.
– Авдот то он мужик сурьёзный, дельный – не унимался с нравоучениями родитель. – А коль не отказал, делай всё как велит. Хозяева! – постучал в чужие ворота отец, вошёл во двор и поклонился – Мир вашему дому!
– Ааа, Тимоха! – приветствовал его Авдот Емельянов, поправляя сбрую кобылы, уже запряжённой в сани – Ну шта привёл своего чертяку? Славный паря! – засмеялся он в бороду и похлопал Ивана по плечу – Хорошой с него рабочий получится!
– Не сидится сынам нашенским дома – посетовал Тимофей. – Всё убечь норовят. Павел в городе, и энтот туды ж сподобился….
– Да, ладно, ты, ладно! – стал успокаивать друга Авдот. – Сам знашь, детки, что птенцы желторотые. Чуть подросли и ну из гнезда. А за свово охламона не беспокойсь! Расторгуюсь на рынке в столице губернской и к брату яво отвезу. Ну, уж и ты меня здеся уважь. Состругай, как уговорено, гробик для тяти. Очень он теперя на красоту то падкой – прослезился Авдот. – Говорит, мол, в миру убогонько жительствовал, так хоть там в лепоте полежать хочу.
– Царский гробик я яму слажу. Дажно не сумневайся.
– Тять, а зачем деду Елисею гроб то?
