ой весны.
Два подростка, овечьи пастухи, встретились за деревней у Блажного и, постояв, молча присели.
– Вишь, как он, – говорил белобрысый подросток Иван своему товарищу: – с весны ревет, как путный, а с середины лета – курице испить нечего. И будем гонять овечишек опять на водопой в Малиновый.
Черный всклоченный сотоварищ его, Петр, ответил, глядя на дорогу:
– Будешь ты один гонять нынче…
– А ты? – встрепенулся Иван.
– У меня и другое дело найдется.
– Какое дело?
– Так я тебе и сказал!..
– А как же я-то один справляться стану?
– А так и станешь… Поклонись миру и скажи: «Так и так, старики, Петр уйти надумал, а мне одному не справиться, а вы вот что: запрудите-ка с весны, пока вода в Блажном, как вот на сахарном заводе, да накиньте мне половину Петрова жалованья, я тогда и один справлюсь за двоих».
– Так они меня и послушали!
– А ты и уйдешь.
– Куда я уйду?
– Куда глаза глядят!
– Чать, вороны только летают, куда глаза глядят.
– Ну, и сиди тут.
И Петр равнодушно сплюнул в овраг.
– А ты пойдешь, куда глаза глядят?
– И пойду.
– Чать, без паспорта не пустят.
– А ты не спрашивай, и пустят!
– Поймают, так отдуют!
– Ладно, пусть поймают сперва.
Петр встал, поднял мерзлый кусок земли и бросил его в мутные воды оврага.
Когда ком исчез в волнах, он сказал:
– Вот так и я, – ищи там на дне ком-от, что бросил…
– Обсохнет – найдется.
– Ну и жди, пока обсохнет, а я пошел!
И Петр, высокий, черный, с неуклюжими ухватками подростка, заковылял по последнему пути.
Белобрысый товарищ его тоже встал, некоторое время смотрел Петру вдогонку и, убедившись, что Петр действительно пошел, повернулся назад.
В деревне он, подойдя к избе старосты, постучался в окно и, когда староста, подняв окошко, высунул оттуда свою всклоченную голову, лениво сказал:
– Петька, слышь, пасти не станет.
– Еще что?
– Ушел.
– Ушел – придет.
– Ладно – придет, а не придет, я с кем стану пасти?
– Куда денется? – придет!
Староста еще подождал, оглянул улицу и исчез в избе, опустив оконницу. А белобрысый паренек, постояв, лениво, без цели побрел дальше.
Прошел день, два, три, но Петр так и не возвращался.
Наступило время гнать овец в поле, Петра нет. Отец Петра, Федор, погнал овец вместо сына, а в волость послал заявку о пропавшем Петре.
Недели через две Петра разыскали на сахарном заводе, водворили на место жительства и с согласия отца, сдавшего его в общество в овечьи пастухи, высекли.
Белобрысый товарищ Петра, Ванька, на другой день, когда они вместе погнали стадо, равнодушно заметил Петру:
– Вот и ушел!..
– И еще уйду, – ответил ему Петр.
– Выпорют и еще… и не так…
– Не каждый раз!
– А больно пороли?
– Попробуй!
– Небось орал?.. Не хуже Блажного…
Петр, сдвинув брови, молча шагал за овечьим стадом.
В черных полях еще не было почти корму, и голодные овцы, жалобно блея, рвались к озимям. Ванька выбивался из сил, а Петр, отбросив длинный кнут, лежал на земле, смотрел в небо и молчал, как убитый, на все оклики и зовы Ваньки.
– Да что же ты? – подбежал к нему, потеряв терпение, Ванька, – так можно разве? Я один справлюсь?
Петр молчал.
– Ты что ж? Я ведь домой погоню стадо!
Ванька еще немного постоял и, не дождавшись ответа, действительно погнал стадо домой.
В деревню, пыля и вопя, ворвалось стадо, вызвав всеобщий переполох.
Еще не начинали пахать, и народ весь был дома. Тут ж собрался сход, и приступили к отцу Петра.
– Я тут при чем! – защищался отец. – Вы его нанимали, его и спрашивайте.
