хотя в 1861 году говорили на нём, по разным оценкам, от двух с половиной до десяти процентов обитателей Апеннинского полуострова. А вот с итальянским государством дела обстояли из рук вон плохо. Территория будущей страны представляла собой мешанину из квази— и полунезависимых королевств и герцогств под австрийским, французским и испанским протекторатом.
К середине XIX века политико-географическая диспозиция, в общих чертах, выглядела так.
На северо-западе, там, где располагаются современные Пьемонт, Лигурия и Сардиния, находилось Сардинское королевство, в котором правила Савойская династия, а управляли те из великих держав, кому было не лень. Поэтому границы его менялись столь стремительно, что отнюдь не лишним было поинтересоваться с утра у соседей: а в каком, дескать, территориально-правовом образовании мы сегодня живём?
На северо-востоке лежало государство под названием Lombardo-Venezianisches Königreich, в котором, как несложно догадаться, правили и управляли австрийцы.
Юг полуострова занимало Королевство обеих Сицилий. Строго говоря, Сицилия и в те времена была только одна, но итальянцы, особенно южные, склонны к преувеличениям. Простим им эту маленькую слабость. Правила там династия Бурбонов, которые были испанцами, а управляла – мафия.
Посередине же этого лоскутного одеяла, помимо всякой мелочи, красовалась независимая Папская область. В Папской области был Рим, в Риме – Ватикан, в Ватикане – папа, в папе… нет, стоп. Это уже лишние подробности. Правили всей конструкцией папы, а управляли – попы.
Такая ситуация совершенно не устраивала прогрессивную часть итальянской общественности, именовавшую себя Carboneria. Это про них у Грибоедова:
Ах боже мой! Он карбонарий!
Он вольность хочет проповедать!
Карбонарии полагали, что вольны иметь единое национальное итальянское государство с республиканской формой правления. То и дело, размахивая ружьями и саблями, они собирались под окнами королевских дворцов, дабы прочесть их квартирантам соответствующую тематическую проповедь. Местные самодержцы, однако, к республиканским идеям относились скептически, запрашивая совета и помощи у самодержцев иностранных.
– Но как же так?! – возмущались карбонарии, погибая под картечным огнём подоспевших международных миротворческих контингентов. – Мы же делаем лучшую в мире обувь. А наш собственный итальянский сапог – разодран на клочки! Хватит это терпеть!
Короче говоря, Италии требовался сапожник. Требовался герой.
15 августа 1769 года в семье итальянских патриотов, мужественно сражавшихся в тот момент против очередной французской оккупации, родился мальчик, которому самим провидением было предначертано стать объединителем нации. Увы, но эта первая попытка закончилась плохо. Мальчик слишком рано увлёкся чтением фривольных французских романов. И потому вырос хилым,
