не было, она распускала на нитки детские носки, старые свитера. Квартира стала уютной: красивая мебель, стены в коврах, на подоконниках цветы, фикус в кадке возле стола. Несмотря на материальные трудности, мама давала мне деньги на покупку открыток по искусству, я ходила во Дворец культуры на различные мероприятия по абонементам, в театр, на оперы – «Демон», «Риголетто», «Евгений Онегин», на балет «Лебединое озеро», на разные концерты.
Из первых наших соседей особо выделялся живший в квартире над нами дядя Коля Водолазкин26. Высокий, красивый, в длинной до пят армейской шинели, не ходивший, а буквально летавший по улице. И наверх к себе он поднимался не как все люди, а перепрыгивая сразу через две ступеньки. Помню двух его фронтовых друзей, оба были без ног, добирались до подъезда на низеньких самодельных инвалидных тележках, отталкиваясь от земли руками и гремя несмазанными подшипниками на всю улицу. Дядя Коля поднимал их по очереди вместе с тележками к себе на второй этаж. Прожил он в нашем доме недолго и вскоре переехал на новую квартиру.
Леня рос высоким мальчиком. В доме его считали старше ровесников и потому заводилой: что ребята не сделают – Леня виноват. Однажды одна женщина пришла к маме жаловаться на него. Мама месила тесто. Женщина раскричалась, а потом с силой ударила Леню по щеке. Мама со словами: «Ты еще будешь бить моего ребенка!» – надела ей квашню на голову. Больше жаловаться на Леню никто не приходил. Мы, дети, ни разу ни бранных слов от родителей не слышали, ни шлепков от них не имели. Да и между собой они при нас никогда не ругались.
У мамы здоровье было плохое: ревматизм, подагра, комбинированный порок сердца. Ведь она всю жизнь полоскала белье руками: то в проруби на Волге, то под краном в ледяной воде. У папы со здоровьем все было в порядке. Я, Володя, Алексей и мама, бывало, валяемся с гриппом и высокой температурой, а он не болеет и ухаживает за нами.
Я любила читать папину записную книжку. Он ее всегда носил в нагрудном кармане пиджака. Грязная, вся исписанная какими-то формулами, расчетами стали и других металлов. Я ее вытаскивала, перелистывала и клала обратно в карман его пиджака.
Долгое время после войны в стране не хватало не только мебели и стройматериалов, но и самых необходимых продовольственных товаров. Мама жарила картошку на рыбьем жире – вкус отвратительный. Когда отменили карточную систему, в магазинах начались перебои с хлебом. Очередь занимали с вечера. На ладошке чернильным карандашом писали твой номер, часто трех-четырехзначный. Пересчитывались несколько раз за ночь. Пропустила пересчет – и пропала твоя очередь. Иногда стояла в очереди с Леней на руках. У него на голове были кудряшки до плеч, такой симпатяга, а бабки мне в очереди с упреком: «Ишь ты! Молоко на губах не обсохло, а уже мамаша». Приходилось огрызаться.
В дверях
Водолазкин Николай Степанович (1921 – 1981) – Герой Советского Союза, гвардии старший сержант, танкист, награжден орденом Ленина, медалями. В течение трехдневных беспрерывных боев за Севастополь экипаж его танка уничтожил 4 немецких танка, 6 пушек, шестиствольный миномет, 12 огневых точек, 18 станковых пулеметов, разбил 3 дота и 5 дзотов, 4 автомашины и 15 повозок с грузом, уничтожил 180 солдат и офицеров противника. Затем преследуя отступавшего противника в районе бухты Камышеватая, танк ворвался в боевые порядки противника и подмял под себя почти сотню немецких солдат и офицеров. Легендарная «тридцатьчетверка», водителем которой был Н. С. Водолазкин, закончила свой боевой путь в Севастополе. После войны ее подняли на пьедестал, как символ доблести и мужества советских танкистов. Демобилизовавшись Н. С. Водолазкин работал инженером на двадцатом заводе. В начале восьмидесятых я узнала от общих знакомых, что в январе 1981 года он умер – прихватило сердце, когда стоял в очереди за сметаной. Имя Н. С. Водолазкина высечено на Алле Славы в Рыбинске.
