род арестантской барки, с красным колесом сзади; он пыхтит и шумит, плохо подвигается вперед.
А на той стороне, в тесноте, между нависшими камнями надвинувшихся холмов, видны здания железнодорожной станции.
Самого Сретенского еще не видел и даже не справлялся в календаре о значении и истории его.
Мы в гостинице «Вокзал». Привезли нас в эту гостиницу ночью, после тысячи верст перекладных, и мы моментально уснули на грязных донельзя матрацах.
И. Н. осведомился у прислуживавшего бойкого мальчугана:
– Клопов хватит на каждого?
Подмываемый ласковым тоном, мальчик фыркнул и в тон, лукаво, ответил:
– Хватит…
Засыпая, я думал: какой в сущности грязный и неопрятный народ мы, русские.
Чуть выедешь из Петербурга или Москвы, и уже начинается эта непролазная грязь везде: и в роскошных вагонах первого класса, и в залитых отвратительной карболкой третьего, и на станциях, и в городах во всех этих гостиницах.
Иркутск – большой город, столица Восточной Сибири, а какая грязь, опущенность в лучшей из ее гостиниц, «Деко». А Чита? Теперь этот «Вокзал»? А в избах крестьян, несмотря на цветы, ковры, гнутую мебель?
Во дворах вонь, и негде в селах вздохнуть свежим воздухом.
Но эта же баба, которая вытащила только что из вашего стакана таракана, обтирая палец о свой пропитанный салом сарафан, с пренебрежительным выражением лица говорит об аборигенах здешних мест, бурятах:
– Грязно живут… Падаль у них первое блюдо… Вот от язвы лошадь и скот валятся – жрут. Другая собака рыло отвернет, а ему все бог дал…
Перед падалью, конечно, и клоп и таракан – идеал гигиены. И. Н. говорит:
– Я раз как-то студентом от нечего делать в одной деревне начал практиковать, а по воскресеньям публичные лекции читать…
– С разрешения?
– Кто бы мне позволил? Без всякого, конечно, разрешения. Приходит баба: нога, вот! Оказывается, порезала и лечила жженым навозом да навозной жижей – это у них первое лекарство – ну, вздуло, конечно: во. И заметьте, к фельдшеру ходила, и фельдшер ей хорошее лекарство прописал, – бросила лекарсство, и вот свой способ. Я отказался ее лечить. Что ж лечить такую? Все равно не послушает. Как раз в это же время одна девочка тоже порезала ногу, и в три дня я залечил ее рану. Приходит воскресенье. На лекции и девчонка и баба с своей вот этакой ногой… «Вот, говорю, смотрите, господа, леченье навозной жижей и чистой водой». Ну, факт налицо. «Известно, говорят, что вода чистая, что грязь… Дура баба…» Сами же ругают. Баба оправдывается: «Так мы ведь откуда знаем, теперь вот сказал…» Приходит опять на другой день: «Лечи». То-то. Сейчас чик-чик, прорезал, обмыл, чистой тряпочкой перевязал, присыпал слегка йодоформом – через неделю опять человеком стала.
И. Н. еще говорит, но я уснул, как убитый, без слов, движенья.
Я не могу сказать, чтобы не было у меня впечатлений в этот переезд на лошадях от Иркутска до Сретенска, но на перекладных
