Люди поползли вниз, поражаясь сами, как могли они в горячке сюда забраться. Обыскали в темноте весь склон, но Татьяны нигде не было.
Бешеный огонь пулемёта разбудил весь передний край. Поднялась беспорядочная стрельба, потом забухали орудия.
Спрятаться на день здесь было негде: со скалы просматривалась вся местность. Где-то под скалой была каменоломня, но вход в неё могла отыскать только сама Татьяна. Начало светать, надо было уходить.
День прошёл мучительно. Этой ночью Ефим Дырщ был в другой операции. Теперь он сидел, смотря перед собой в одну точку. Огромные руки его с хрустом сжимались, он обводил всех глазами и хрипло говорил:
– Яку дивчину загубили… Эх, моряки…
Потом он вставал и шёл к капитану с очередным проектом вылазки и там сталкивался с другими, пришедшими с тем же. Солнце пошло к закату, когда, выйдя из хаты, я увидел Ефима одного в садике. Он сидел уткнув голову в колени, и громадное его тело беззвучно сотрясалось. Может быть, следовало оставить его одного: человеку иногда легче с самим собой. Но скорбь этого гиганта была страшна, и я подсел к нему.
Он поднял лицо. Плакал он некрасиво, по-ребячьи размазывая кулаком слёзы и утирая нос. Он обрадовался мне как человеку, которому может высказать душу. Мешая украинскую речь с русской, находя нежные, необыкновенные слова, обнажая свою любовь – целомудренную, скромную, терпеливую, он говорил о Татьяне. Он вспоминал её шутки, её быстрый взгляд, её голос – и передо мной, как раскрывающийся цветок, вставала Татьяна-девушка, так не похожая на «разведчика Татьяна», – нежная, женственная, обаятельная и робкая. И казалось непонятным, что это именно она приняла на себя ночью пулемётный огонь, помогая морякам добраться до вершины скалы.
Он хотел знать, что она жива и будет жить. Всё, что он берёг в себе, чтобы не нарушить боевой дружбы, теперь вылилось в страстной исповеди. Он ничего никогда не говорил Татьяне, «щоб не путать дивчине душу, нехай пока воюет», он нёс свою любовь до победы, когда «Татьян» снова будет Таней. Но мечта била в нём горячим ключом, и он видел хату на Днепровщине, Татьяну в ней, и счастье, и лунные ночи в саду, и бешеный пляс на свадьбе…
Его позвал голос капитана. Ефим встал и пошёл твёрдой походкой в хату.
В сумерки он с пятью разведчиками ушёл к скале. Мы ждали его без сна.
Утром разведчики вернулись, принеся Татьяну. Оказалось, её ранило в грудь, и она, теряя сознание, доползла до входа в каменоломню и там пролежала весь день. К вечеру она очнулась. У входа в глубоких сумерках копошились тени и слышался чужой говор. Она начала стрелять. Сколько времени она держала ход в штольню, она не знает. Она била по каждой тени, появлявшейся у входа. Патроны кончались. Она отложила один – для себя. Потом она услышала взрыв у входа и снова потеряла сознание.
Взрыв был первой гранатой Ефима Дырща. Пробираясь к скале, он услышал стрельбу и, обогнав остальных разведчиков,
