продолжалось часа три.
Услачи лежали в низине – дохленькая деревенька дворов на пятьдесят. Пространства для жизни крайне мало – дома жались друг к дружке, оставляя в просветах лишь узкие делянки огородов да миниатюрные садики с преобладанием ранеточного хозяйства.
Звонкая речка рассекала деревню на две части. Придерживая тормоз, Туманов провел машину по утлым мосткам (под сваями блеснул косяк убегающих рыбешек) и поднялся на правый берег. Похоже, в деревеньке проживали одни пенсионеры – кто еще согласится жить в глухомани, имеющей с миром лишь одну связующую ниточку, и ту непролазную? Смахивающие на староверок старушки в платочках сидели на завалинках и щурились вслед уходящей машине. Пару раз попадались мужики – плоть от плоти «гомо-советикусы»: один с ведром, другой с лошадью.
На выезде из Услачей, перед глубокой лощиной, в которую, точно в пропасть, проваливалась дорога, он остановился. Колея раздваивалась. Еще одна дорога (две полосы примятой травы) в пику первой забирала вверх и пропадала за ближайшей глинистой осыпью. Получалась как бы вилка с двумя полярно разогнутыми концами.
«Забавно, – подумал он. – О таком не договаривались».
В салоне битых полчаса царила тишина. Будить выпивох не хотелось. Алиса тоже вздремнула, забравшись с кроссовками на сиденье. Головка с тугими косами покоилась на кожухе мотора, губки трогательно выпускали пузыри.
Он закурил. Лохматый деревенский пес с разными ушами вразвалочку подошел к левому борту и, подняв заднюю лапу, пристроился у колеса. Завершив процедуру, вскинул голову, внимательно посмотрел на Туманова. Не встретив понимания, вздохнул и поплелся к огородам.
Сигарета кончилась. Делать нечего. Он обернулся и просунул голову в салон. Дух перегара витал смертельный. Потрудились. Все вповалку. Не салон, а комната смеха. Русаков с голым пузом лежал на чужой брюнетке и заливисто храпел. Еще двое, обнимая лоснящиеся от мазута бушлаты, тоже спали. Бодрствовала одна блондинка (если состояние клинической прострации можно назвать бодрствованием). Она сидела в углу на груде тряпья, покатывала пустой штоф «смирновки» и взирала на Туманова взглядом болотной жабы. То есть неприятным.
– Хай, Долли! – поздоровался Туманов. – Я шофер. Чего печалимся?
– А я Надя, – прошептала блондинка. – Иди ко мне… Щелкунчика хочу…
– Не могу, Надя, – Туманов соорудил гримасу большой жалости. – На службе нам нельзя. Приходи после службы. Тут, знаешь, Надежда, ситуация какая-то неправильная. Перед нами две дороги: одна чуть влево, другая чуть вправо. Нам, извини, куда?
– Мужик, ты задолбал, – недолго думая, сообщила блондинка и громко икнула. – Вот видишь, правильно. Ты пораскинь головой. База, она где?
– Где? – не понял Туманов.
– Там, – блондинка показала пальцем вниз, – Северо-восточнее Столбового. А мы ехали куда?
– Куда?
– На се-е-евер. Так обьясни мне, дурашка, какого рожна нам ехать налево, если надо ехать направо – туда, где северо-восток?
Туманов
