быть что-то записано. Я скользнул в ванную и перевернул кассету.
– Запись номер 312, – зазвучал монотонный голос Оранты. – Алиана.
– Слушай, может, хватит? Ты каждую неделю изводишь на меня тонны пленки. Чего ты пытаешься добиться? – снова послышалась усталая речь Али.
– Я помогу тебе, девочка моя. Я обязательно тебя спасу, вот увидишь.
На этом запись обрывалась.
«Так вот оно что, – лихорадочно соображал я, – таких записей у Оранты должен быть целый склад, а она кинула мне всего одну. Ей придется предоставить их мне, либо я пойду в суд с новыми свидетельскими показаниями», – и я второпях умылся и вышел на кухню.
Бета в последние дни стала особенно хороша. То ли подействовала на нее внезапная смерть Али, разрубившая, наконец, гордиев узел нашего любовного треугольника, то ли необходимость заботиться о потерявшем почву под ногами мне превратила ее из девочки-любовницы в прекрасную взрослую женщину, потенциальную жену и мать. Ее черты обрели отсутствующую прежде мягкость, голубые глаза излучали свет, она даже стала все более задумчиво выслушивать мои просьбы уйти из Центра милосердия, прежде воспринимавшиеся ею неизменно в штыки. Приличия ради мы должны были выждать пару месяцев перед тем, как пожениться, но Бета уже перевезла все свои вещи ко мне. Именно тогда я вдруг осознал, что пункт о сожжении всего имущества Али в ее завещании был весьма кстати – жена словно догадывалась заранее, что я не стану носить по ней длительный траур, а немедленно приведу в дом другую. И эти мысли корежили меня день ото дня – она знала обо мне все, могла предугадать каждый мой шаг, но к себе в душу разрешала вход лишь Оранте.
Я поднял трубку и набрал ее номер.
– Да, – послышался сонный голос.
– Простите, если разбудил, однако, я хотел бы поговорить с Вами о той записи, которую Вы мне передали.
– Что такое? – Оранта зевнула.
– Насколько я понял, таких записей у Вас осталось немало. Могу я с ними ознакомиться?
– С чего вдруг такой вывод? – насторожилась она.
– На обороте пленке Аля явственно говорит, что Вы постоянно записывали Ваши с ней беседы. Вы отдадите мне их либо по-хорошему, либо об их существовании узнает суд.
В трубке повисло тягостное молчание, затем Оранта откашлялась и равнодушно произнесла:
– Вы можете что угодно говорить суду, но все остальные записи давно уничтожены.
– Не думаю, что у Вас хватило духу это сделать. И не хватит и в дальнейшем. Любой обыск докажет мою правоту.
– Ну тогда до встречи в суде, мистер Тругор, – рявкнула она и бросила трубку.
Я почувствовал, что задел ее за живое. Она и вправду не могла позволить себе избавиться от последней памяти о подруге. Кроме того, судя по услышанному, этими беседами она преследовала еще какие-то неизвестные мне
