Мне даже не хочется звонить ему. Можно написать… щётку забыла отдать. Она так и осталась в моей руке. Кладу щётку на тумбочку. Пишу смску, что всё в порядке, я доехала. И выключаю телефон – можно будет потом сказать, что просто сеть не ловила, у нас в квартире ведь часто так происходит. Почему я не хочу общаться с ним? Почему хочу остаться одной, ведь мне так… так плохо сейчас.
Я подхожу к окну. Свет в комнате выключен. И за окном темно. Я думаю о Лёше. Мне хочется проговорить его имя вслух, хочется увидеть, как буквы его имени выглядят на бумаге, если написать их моим почерком… а если нарисовать? Я понимаю, что впервые за несколько лет чувствую что-то, отдалённо похожее на вдохновение.
И тут же бегу к серванту. Когда мы с Никитой стали жить вместе, я рассказывала ему, что умею рисовать… Я умею рисовать – сейчас даже будто и не про меня это.
Матвей Константинович пророчил мне выдающееся будущее, если я буду стараться. Но наш маленький город – это отдельная страна в России. Такие словосочетания как: успех в карьере, профессия по призванию, авторский взгляд на мир… всё это звучит как еретические вопли. Там есть много других слов, настоящих, понятных, реалистичных: пахать, не спиться, сводить концы с концами, мечтать не вредно. Счастлива ли я, что мне удалось убраться оттуда?
Я достаю краски. И холст. Последний раз я рисовала после нашей с Никитой встречи, один раз. Он попросил, и я нарисовала. С тех пор прошло полтора года, и я ни разу не бралась за краски. Почему?
Огюст Роден, «Поцелуй» которого я никогда не видела вживую, говорил, что краски и формы, изображенные художником на картине, должны выражать собой чувство. Матвей Константинович много рассказывал нам о значении объекта, который мы пытаемся нарисовать: мы должны чувствовать к нему что-то, быть впечатлены.
Я пытаюсь поймать то настроение, которое охватило меня сейчас, после лихорадочной скорости автомобиля, бок о бок с мужчиной, который пугает меня, и притягивает одновременно. У меня никогда не выходили портреты, поэтому я снова берусь за пейзаж. Я вижу всплески мутно-оранжевых огней вдоль дороги, небо на их фоне кажется чёрным. Они сливаются в одну полосу, но кисть рисует её слишком резкой, неестественной, однородной. Хочется взять бронзы, и высыпать её в пятна краски. Что ещё? Его лицо. Но я не могу уместить его в этой картине, потому что я выбрала другой ракурс. Как же я передам тот напор, и ту ярость, с которой он стремился преодолеть каждое препятствие на своём пути? Я могла бы сделать в лобовом стекле отражение, но кроме сжатой линии тонких губ, которая перечёркивает пустой холст слева, я ничего не могу передать… у меня не хватает для это мастерства. Что же мне делать? Я хочу показать движение вперёд, но без его фигуры это движение бессмысленно. Потому что он – причина моего чувства. Я пытаюсь нарисовать его сощуренные глаза, но получаются какие-то недоразвитые чёрточки. Нервно дёргаю рукой, и полоса от фонарей смешивается
