так всегда. Часть людей боится таких, как я, из-за нашего дара видеть и уничтожать вольные души. Часть ненавидит. Но когда какая-нибудь озверевшая душа начнет вредить живым или еще что-то случается – я сразу становлюсь желанным гостем. Впрочем, чести ради, надо сказать, что большинство разумных людей относится к стражам душ вполне спокойно. В отличие от тех же Псов Господних, мы стараемся приносить как можно меньше проблем.
Оставляя за собой огромные лужи, я вошел в комнату. Здесь кое-что изменилось. Проповедник валялся на моей кровати и слушал, как дождь барабанит по подоконнику. А за столом сидело Пугало. Оно подняло на меня взгляд, кивнуло и не проронило ни слова. Быть может, не хотело разговаривать. А может, не умело. С одушевленными никогда ни в чем нельзя быть уверенным.
Хозяйка вместе с юной дочкой принесла мне полотенца и воду, конечно же не заметив других своих «постояльцев». Пугало тут же заинтересовалось девчонкой и не спускало с нее взгляда, пока та не ушла.
– Даже не думай, – сказал я ему ровным тоном.
Оно помедлило, опустило плечи, признавая мое право давать ему такие приказания, достало серп и начало очищать его от ржавчины. Я был рад, что мы решили кое-какие вопросы сразу.
Пока я менял одежду, вытирался и приводил себя в порядок, принесли еду.
– Почки, – сказал Проповедник мечтательно. – И фасоль с томатами.
Я отстегнул пояс с тяжелой пряжкой, бросил его вместе с кинжалом на кровать и пересказал им разговор в ратуше.
– Я ничего не чувствую, если ты к этому, – поднял руки в обезоруживающем жесте Проповедник. – Видит Бог уже девять лет, совсем ничего.
Он рассмеялся, довольный собственной, неказистой шуткой, затем стал более серьезным и, размышляя, протянул:
– Все это, конечно, странно, Людвиг, но души могли уйти по множеству причин.
– Угу, – мрачно сказал я, орудуя вилкой и ножом. – Отправиться в паломничество к святым мощам. Куда-нибудь в Дискульте. Не мели чушь. Что-то произошло, и они сочли нужным убраться как можно дальше и быстрее. Город пуст – я чувствую это.
– Ну, не так уж он и пуст. Помнишь того мальчишку на крыше?
– Предлагаешь мне в такую погоду лазать на уровне четвертого этажа?
– Упаси боже, сын мой. Чего доброго, ты свернешь себе шею, и тогда я точно помру со скуки.
Пугало в разговоре не участвовало. Оно точило серп.
К утру гроза закончилась, уползла на запад, уже не в силах даже ворчать. Выглянувшее из-за облаков солнце озарило мокрые алые крыши, приведя в восторг уличных голубей.
Проповедник и Пугало отсутствовали. Я быстро оделся, спустился вниз, отказался от завтрака и поспешил к западным воротам через толчею, которая здесь образовалась из-за субботнего рынка, заполонившего весь городской центр. Запах страха был тут же, но гораздо более слабый, чем вчера. Он сменился тревожным ожиданием. Я видел и слышал, как люди обсуждают произошедшее накануне событие, поминутно крестясь и призывая святых
